Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена

— Беда в доме друга — наша общая беда!

«Что я наделала?» — взволнованная и чуть испуганная, отошла от юрты. Остановилась у коновязи. Здесь, сбившись в кучку и уткнувшись друг другу в морды, стоя дремали заседланные кони. Ждали своих хозяев.

Хлопнула дверь юрты. Выбежал Жамбал. Окликнул: «Алтан!»

Увидев меня, подошел, положил руки на плечи, по-отцовски привлек к себе:

— Песня-то, оказывается, нужна людям и в такое время. Разбередила ты всех. Спасибо, дочка! А какое хорошее и важное дело мы можем начать.

Жамбал был тоже взволнован.

В небе гасли холодные сентябрьские звезды. Начинался рассвет.

13—14 сентября.

6

В этот вечер мне было до невозможности тоскливо. Отчего это случилось — сама не могу объяснить. Может быть, оттого, что сердце устало от неизвестности. А, может, просто от дождя, мелкого и по-осеннему холодного, который вот уже несколько часов подряд сыплет из прохудившегося неба и нудно барабанит по юрте. У меня вдруг появилось желание подняться и ускакать в мокрую и стылую степь, распахнуть там свою душу дождю и студеному ветру и излить, выплакать свое горе в протяжной и долгой песне, похожей на стон.

Никуда я не ускакала. Только вышла из юрты, как холодная морось обожгла лицо. Бр-р-р! Продрогшая, вернулась. Нашла клубок ниток из верблюжьей шерсти и принялась вязать варежки — фронту, тебе, Максим… И тут сама собой вырвалась песня.

Я не видела, как Тулга оторвалась от тетрадей.

— Не рыдай, — глухо и по-учительски жестко сказала она, — не выворачивай наизнанку душу, не изводи себя.

Я замолчала. Тулга, обычно насмешливая и озорная, сейчас как-то вся притихла. Она сидела за столиком нахохленная, как большая озябшая птица. После долгого молчания спросила:

— Где твой друг?

В голосе Тулги я услышала дружеское участие. Ответила откровенно:

— На войне.

— На какой войне?

— С фашистами…

У Тулги широко раскрылись глаза. Но удивления в них не было. Обычного бабьего любопытства тоже не было, хотя она поняла, что я говорю. После некоторого молчания Тулга сказала:

— Мудрые люди говорят: пусть далеки друг от друга горы — туманы и тучи соединяют их. Пусть далеки друг от друга люди — одна душа и одни дела сводят их вместе.

— Если бы так, — вздохнула я.

— А ты верь. Так будет!

И тут я рассказала Тулге о нашей дружбе с Максимом, как рассказала бы своей матери — все без утайки.

Тулга выслушала, не проронив ни слова. Потом спросила:

— Ты русский язык знаешь?

— Немного.

Ну как я могла не знать русского, если родилась в самом знаменитом на земле городе — Ленинграде? Там мои родители учились в Институте народов Востока. Как я могла не знать, если самыми первыми словами моими были монгольские, перемешанные с русскими? Ижий и ма-ма. Ав и па-па. И еще: Ле-нин. Позднее, в школе, тоже учила русский. Дома часто разговаривали по-русски. Бабушка иногда обижалась: «Ну, что вы там опять лопочете?»

А вот при встрече с солдатами, однополчанами и друзьями Максима, вела себя, говоря по-русски, дурочкой: молчала, будто ничего не понимаю. Боялась: мой сильный монгольский акцент, неправильное произношение многих слов будет смешить их.

Выслушав мою исповедь, Тулга звонко рассмеялась:

— Ты и в самом деле ду-роч-ка. Да к тому же еще и скрытная. Снова рассмеялась и с удовольствием повторила:

— Дурочка…

На душе у меня вдруг стало так легко, словно пересохшими от жары губами припала к роднику.

— Ну, а теперь давай споем вместе, — предложила Тулга и, не ожидая согласия, первой запела:

За юртой по-прежнему шумел холодный осенний дождь.

17 сентября.

7

Сегодня с Тулгой были в гостях у пограничников. Хотя и приглашение получили давно (в первые дни после моего приезда), хотя они от нашего поселка находились не очень далеко, все же времени «для визита дружбы» выбрать, никак не могли. Сегодня после полудня обе оказались свободными и вспомнили о приглашении.

Встретили нас радушно, как добрых старых знакомых. Комиссар, молодой симпатичный парень, стройный и подтянутый, пожалуй, даже щеголеватый, провел нас в комнату Сухэ-Батора. На одном из простенков здесь висел написанный маслом портрет совсем юного воина. Обращали на себя внимание длинные и узкие, почти сросшиеся у переносицы, напоминающие птицу в полете, брови и узкие с хитринкой живые глаза.