Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена

Максимке было тоскливо и неуютно. Он подошел к двери, попытался открыть ее. Но в лицо и в-грудь ударил ледяной воздух и так сильно, что Максимка чуть не упал. Ему забило рот и нос, дышать стало трудно. Однако он не испугался. Сильнее надавил на дверь плечом. Дверь, рванувшись, широко распахнулась. Максимка шагнул через порог.

Ничего не видно кругом. Ветер кружил и бесновался. Он посвистывал и кашлял, словно простуженный верблюд.

А бабушки все не было.

Максимка вернулся в юрту. Подумал: «Хорошо бы разжечь огонь». Поискал спички — нс нашел. Он мог бы, пожалуй, высечь огонь огнивом-кресалом, но огнива не было. Бабушка всегда его носит с собой на поясе, в кожаном кисете с табаком.

Максимке захотелось спать. Он забрался на свою кровать и закутался в козляк. Скоро согрелся. За тонкими войлочными стенами юрты страшно, по-волчьи — у-у, у-у-у — выл буран. От этого воя холодело в животе. Максимка подумал о волках, которые нападали на смелого батора Гуро из одной бабушкиной сказки и о глиняном звере, который, ожив, спас Гуро. У Максимки теперь тоже есть глиняный зверь нохой, друг, значит. Но лучше, если бы рядом был Сторож.

Съежившись от страха в комочек, Максимка накрыл голову, а ноги затолкал в рукав шубы. Теперь стало теплее и жуткого воя не слышно…

Спал долго. Когда проснулся, в юрте было сумрачно, не поймешь: вечер ли еще тянулся, утро ли наступило. На очаге и вокруг него белым суметком горбился снег.

Бабушки в юрте не было. Постель на ее лежанке оставалась нетронутой. Максимка хотел было заплакать, но от холода так свело челюсти, что плакать сразу расхотелось. Он слез с кровати, быстро натянул на ноги теплые меховые гутулы, надел шубейку и начал прыгать — вверх-вниз, вверх-вниз…

Жалобно и призывно гавкнул Сторож. Максимка подбежал к двери, толкнул ее. Дверь не открылась. Нажал плечом посильнее — скрипнул снег, дверь подалась. Еще нажал — яркий белый свет ударил в глаза. Обрадованный Сторож кинул лапы на Максимкины плечи, повалил его. Длинным языком лизнул в нос и щеки. Побарахтавшись в снегу, Максимка поднялся.

Кругом расстилалась белая, укрытая снегом, степь — больно глядеть. И не было ни ветра, ни хмари. Кругом покой и тишина.

Максимка обхватил шею Сторожа, спросил, где же бабушка. Сторож, кажется, понял: он жалобно взвизгнул, в коричневых глазах его появилась печаль. Вильнув хвостом, Сторож бросился за юрту.

Бабушка вечером уехала к сопке Бат-Ула, Но сколько ни всматривался Максимка в ту сторону, ничего не увидел. До самой сопки степь была белая, ровная и гладкая, и па ней — ни коня, ни овечки, ни человека.

Перебираясь через тугие сугробы, наметенные ветром, Максимка пошел к дворику. Овцы-хромоножки лежали засыпанные снегом. Из снега торчали лишь поднятые головы. Блестящими глазами овцы глядели на Максимку, словно просили выручить их из беды.

— А ну, поднимайтесь, о-го-го! — что есть мочи крикнул Максимка, но ни одна не поднялась. Овцы только поворачивали свои узколобые головы и печально глядели на маленького хозяина. Жалобно блеяли: «Бе-бе».

Максимка перелез через изгородь и руками стал разбрасывать снег. Когда удалось поднять овец, сначала одну, потом другую, выгнал их из дворика на бесснежное место, за юрту.

И тут увидел, бабушку.

Вся покрытая куржаком, с черным задубевшим лицом, согнувшись в седле, она медленно приближалась к юрте и совсем не с той стороны, откуда ее ждал Максимка. Она ехала с верховьев Керулена. Лошадь едва брела, а за лошадью по следу, как усталые собачонки, брели две баранушки.

«Где же остальные, ведь их много было?» — подумал Максимка и кинулся навстречу бабушке. Но она какая-то странная была. Не улыбнулась, как всегда, ни одного слова не сказала Максимке, вроде бы даже не заметила его.

Лошадь подошла к юрте. И снова Максимке странным показалось, что бабушка не слезла с седла, а как-то сползла. Постояла немножко и, выставив руки вперед, растопырив их, как слепая, пошла к двери. Сделала шаг, другой, третий… Максимка открыл дверь. Бабушка кое-как добралась до лежанки и упала на нее.

— Бабушка! — стал трясти и дергать ее за рукав Максимка, но она не шевелилась, только один раз приоткрыла глаза и снова закрыла.

Максимка заплакал.

И тут послышался надрывный вой мотора. К ним кто-то ехал. Максимка выскочил за дверь.

К юрте приближалась машина. Вот она подкатила к самой двери. Из машины выскочил дедушка. Он сразу подхватил Максимку на руки, прижал его к себе.

— Ну, как вы тут? — громко спросил он. — Живы?