Петр Северов - Морские были

Сонный дьяк был явно не в духе. Он медленно обернулся, глянул через плечо на Семейку и, некоторое время помедлив, принял его челобитную и чертежи.

— Подумаешь, ещё одна река! — молвил он недовольно. — Мало ли их уже сосчитано в земле сибирской? И что ты за реками да за мысами гоняешься, человече? Ты бы с дюжину соболей, чернобурых или песцов принёс, — вот был бы документ важности первостепенной. Экая важность, ещё один мыс да река!

В пыльный архив на полку, будто камень в воду, канула челобитная казака Семейки.

Но в Якутске в то время находились не только тупой воевода, проныры-купчики да равнодушные дьяки. Немало здесь было отважных, пытливых людей, неутомимых и бесстрашных исследователей Сибири. Для них весть о том, что отряд казаков уже обошёл Восточный мыс, явилась событием огромного значения. Властно позвала она в дорогу новые тысячи русских землепроходцев. Волнующую весть услышали и русские учёные. На картах 1667–1672 годов ими уже был обозначен пролив, отделяющий Азию от Америки.

Вскоре открытие казака Семейки стало достоянием всего мира. Но имя отважного первооткрывателя из-за равнодушия царских чиновников было забыто. Среди учёных неоднократно возникали споры о том, кто же первый прошёл проливом, отделяющим Азию от Америки. Строились различные догадки и предположения. А «отписка» казака Семейки долгое время безвестно лежала в архивной пыли.

Только через сто с лишним лет после возвращения Семейки из похода родина узнала имя человека, совершившего великий подвиг, имя бесстрашного открывателя, который впервые прошёл проливом, что разделяет Азию и Америку, и разрешил многовековую географическую загадку.

Именем этого человека по праву назван и грозный «необходимый» мыс. На всех географических картах мира ныне значится это русское имя.

Мыс Дежнева… Крайняя северо-восточная точка великого азиатского материка… Здесь и в наше время осторожно проходят могучие океанские корабли…

А первый обошёл его на утлой деревянной лодке и описал, умножив славу русских мореходов, служилый человек, казак Семейка — Семён Иванович Дежнев.

Если бы сибирским казакам, которые первыми прошли Камчатку из конца в конец, кто-нибудь рассказал, что их лихой есаул Иван Козыревский постригся в монахи и назван «иноком Игнатием», эта весть всколыхнула бы служилых камчатских людей сильнее любого землетрясения.

Иван Козыревский — «инок Игнатий»! Да можно ли представить себе такое? Тот самый Козыревский, чьё имя гремело в Сибири от мыса Лопатка до Анадыря и от Анадырь-реки до Якутска, снял саблю, отдал пищаль и в последний раз набил табаком неразлучную трубку, а потом подставил монахам лоб, — исповедуйте, мол, и стригите…

А давно ли водил Козыревский казаков на непокорные племена, давно ли голос его, как труба, гремел в жарких и яростных схватках!..

Весёлый человек! Он мог и петь и плясать перед боем. Где-нибудь в малом острожке, когда горстка израненных казаков отражала неистовые атаки воинов сибирских племён, он мог шутить и смеяться, рассказывать истории, от которых, бывало, не выдержит, улыбнётся самый суровый сибиряк.

Смел и остр был Козыревский на слово. Казалось, нисколько не страшился он облечённых властью приказчиков, не боялся самого якутского воеводы, а если припугивали его царём, — насмешливо улыбался: царь-то, дескать, за тридевять земель, а я сам здесь себе начальник.

Неспроста же ходили упорные слухи, что был он замешан в убийстве сурового и властного Атласова, первого камчатского приказчика и первого землепроходца, открывшего и исследовавшего этот далёкий край… Сам Козыревский эти слухи с яростью опровергал, называя их клеветой недругов и злым наветом. Но стоило присмотреться к беспокойному есаулу, увидеть, как искал он опасностей и шёл им навстречу, стоило послушать его разговоры, чтобы невольно подумалось: отчаянная голова, пожалуй, на все способен этот человек…

Как же случилось, что бравый есаул стал вдруг «иноком Игнатием»? Само это звание для тех, кто знавал Козыревского, было и странным и смешным. Где-то в одиночной монашеской келье, скучный, с тоненькой свечкой наедине, сидел он теперь без сабли, без трубки, без табака, сидел над тоскливой церковной книгой.