Валентин Катаев - Демьян рассказывает

– Однажды, – вспоминал Демьян, – после своей очередной поездки на фронт, я рассказал Ленину забавный случай, который его ужасно рассмешил. Я, знаете ли, ездил по фронтам в этом самом салон-вагоне, кстати сказать, бывшем до революции личным вагоном великого князя Николая Николаевича. Ну, а уж после революции российский пролетариат предоставил этот августейший вагон для нужд агитации и пропаганды. Вот я и разъезжал в нем по фронтам гражданской войны, воюя своим пером, своими агитками и плакатами с Деникиным, Врангелем, Колчаком и прочими генералами, а ныне разъезжаю по стройкам пятилеток, да еще иногда прихватываю с собой симпатичных молодых писателей, которые никак не могут взять в толк, что, кроме всего прочего, они обязаны быть хорошими ораторами и уметь выступать на рабочих собраниях.

Не помню уж какой был год, – продолжал Демьян, – не то восемнадцатый, не то девятнадцатый, только попадает мой вагон однажды глухой ночью на станцию, тоже не помню уж на какую, где-то на Южном фронте – не то Вапнярка, не то Кодыма, не то Бирзула, не то Проскуров, – вам должны быть с детства хорошо знакомы все эти станции… А может быть, Синельниково или Лозовая. Ну да дело не в этом… Одним словом, меняют паровоз… Вдруг раздается громкий стук в дверь вагона… Просыпаюсь, вскакиваю… Что за черт? За окном мелькают фигуры вооруженных людей, вспыхивают ручные электрические фонарики, слышится звон шпор, грубые голоса… Батюшки светы, думаю, неужели напала банда какого-нибудь батьки Заболотного, Зеленого, а то еще, чего доброго, самого Нестора Махно. Вот, думаю, номерок! Вбегает проводник: "Товарищ Демьян Бедный, вас там какие-то требуют!" – "Кой черт, говорю, сейчас ночь. Я сплю. Кто такие?" – "Из транспортного Чека". Ну, думаю, слава богу, что свои, а не какая-нибудь банда. "Хорошо. Раз требует Чека, сейчас. Ведите их сюда".

Входят. Ну, описывать их не буду. Вы сами в этих местах побывали в гражданскую войну. Кожаные черные куртки, кавалерийские шинели, кубанки с красным верхом и позументами накрест, фонарики, само собой – маузеры в деревянных футлярах… Картина знакомая.

"Здравствуйте, товарищи", – говорю.

"Здравствуйте, товарищ Демьян Бедный".

"Садитесь. Извините, что принимаю вас в одном белье. Я уже спал. Время позднее".

"Извиняйте, что побеспокоили вас. Но дело государственной важности".

"А что такое?"

"Да так, требуется разрешить один вопрос, установить личность одного гада, бежавшего от советской власти, крупного деятеля царской России, махрового черносотенца… Но у нас нет человека, который мог бы, установить его личность. И тут, на наше счастье, останавливается поезд, и дежурный оперуполномоченный докладывает, что с этим поездом следуете вы, товарищ Демьян Бедный. У нас и явилась мысль, что, может быть, вы сможете опознать личность задержанного нами государственного политического преступника, который пытался через нашу станцию перейти линию фронта и податься до белых".

"Кого ж это вы сцапали, интересно?" – спрашиваю.

"Не беремся категорически утверждать, но есть все данные, что в наши руки попал матерый монархист и черносотенец Пуришкевич".

"Вы шутите!" – кричу.

"Никак нет. Все агентурные данные подтверждают, что это именно он, известная контра".

"Но, позвольте, это же сенсация! Пуришкевич действительно каким-то чудом избежал ареста и скрылся, это совершенно точно".

"Вы его, товарищ Демьян Бедный, когда-нибудь видели?"

"Кто его в Петербурге не видел! Личность известная. Карикатуры, фотографии, открытки… Лично я, например, несколько раз видел его в Государственной Думе, куда захаживал повидаться с нашими депутатами от социал-демократической фракции большевиков".

"Личность его запомнили? Особые приметы его нам не подскажете?" – "С величайшим наслаждением. Во-первых, голова редькой…" – "Лысая?" – "Абсолютно лысая. Как колено. Затем аккуратная бархатная бородка котлеткой… В-третьих, дымчатое модное пенсне на прямом носу…"

"Пенсне и бородка – это не важно… А вот… – Товарищи из Ортечека многозначительно переглянулись. – Как будто бы лысина сходится. Товарищ народный поэт, говорят, мы, конечно, понимаем, что на дворе глубокая ночь и что вам самое время отдыхать после напряженной творческой работы, но революционный долг на первом плане. Мы очень извиняемся, но просим вас одеться и проследовать с нами в станционное помещение для опознания задержанного Пуришкевича".

"Братцы, – взмолился я, – а нельзя ли этого самого Пуришкевича привести ко мне в вагон, я его тут же по всей форме и опознаю".