Виктор Зиновьев - Теплый ветер с сопок

Пожилая почтовичка в окошке сказала:

— Эх, мне бы кто послал!

В другой день Коляй обязательно бы пошутил — мол, давайте адресок, пришлю. Сейчас ему надо было собраться с мыслями, что делать дальше. Он не забыл, для чего сегодня вышел из дома.

В комитете комсомола Коляй спросил:

— А Женя где?

— В Магадане на конференции, — ответила худая девушка. — Вы насчет жилья?

— Нет, — ответил Коляй. Подумал и добавил. — Насчет вступления.

Девушка посмотрела на него поверх очков, потом на подругу, с которой беседовала до этого. «Зря я, — подумал Коляй. — Они ж бюрократы, без Жени говорить не захочет. И меня не знает…» Но он ошибся.

— А махинация с полушубками, Зубков? — спросила девушка и поправила очки.

— Да выяснилось, не виноват я, — начал было объяснять Коляй. — Скоро суд будет. По одному разрешению он два раза получил и присвоил. А на подпись — меня…

Потом он махнул рукой и повернулся к двери. Он не стал слушать, что она говорила насчет рекомендации собрания, его душила злость. На улице он немного поостыл. Нет, значит нет. Не суйся, не подумав, заслужил такое обращение. Примите его за пять минут! Однако что-то надо делать…

…Коляй сидел перед Петровичем и смотрел на пришпиленный за его спиной ватманский лист с обязательствами. Люди там не упоминались, только проценты. Он хотел сказать, что он виноват в смерти Романтика. Он мог его научить распознавать промоины во льду, мог остеречь от тихой воды под берегом, мог рассказать, как находить проезд через болото, мог научить, поправить, запретить! И все… поздно. Умер. А другие?

— Бригадиром сейчас Пуков. Трассу знает, это пока самое важное.

Петрович опустил голову к бумагам, но не писал, будто ждал чего-то.

Коляй хотел возразить. Чему же Полтора Оклада научит? Выгодные рейсы хапать, начальству псом в глаза заглядывать? Но он молчал, не открывал рот — он и здесь был виноват. Колбасина нельзя за несознательность, Трофимов слишком робкий, остальные не знают Колымы или вовсе молодежь. Вот и вылез Полтора Оклада, дождался своего часа. И он сам помог ему. Кругом виноват!

— Ты и без бригадирства сможешь, — будто отгадал его мысли Петрович. — Вроде как наставник. С ребятами у тебя теперь нормально?

— Нормально, — ответил Коляй сиплым голосом.

— А то спрашивали: «Чего Коляй обиделся? Пошутили мы насчет свадьбы».

— Утряслось, — сказал Коляй. — Я тоже дурак — вздумал на живой народ обижаться. Да не об этом речь…

Петрович посмотрел на Коляя, будто раньше не видел, его, будто столкнулись глаза в глаза на скалистой тропке, а вокруг на сто метров ни души. И Коляй впервые разглядел: брови у Петровича редкие, на носу кожа другого цвета, а на лбу под седыми волосами вмятина, после аварии видать… Но Петрович счастливый, все у него есть. Жена за ним по всем палаткам и стройкам прошла. Везет же людям!

Петрович кивнул и сказал:

— Ты молодец, что зашел.

…Не началось поселковое кладбище могилой Романтика. Приехала дальняя тетка, такая же мосластая и белобрысая, и увезла его в запаянном цинковом гробу. Ребята проводили ее до магаданского аэропорта, а там отбили телеграмму дальше, чтобы встречали. Собранные деньги вручили ей. Единогласно решили: так нужнее, чем говорить за столом красивые речи и покупать у спекулянтов цветы.

Все зимние морозные месяцы собаки не высовывали носа из дощатых конур. Сетчатые вольеры с конурами стояли через дорогу от нового микрорайона Синегорья. Фундаменты еще только закладывались, а будущие жильцы уже торопились завести щенков. Тропинки, протоптанные в глубоком снегу, растаяли вместе с сугробами. Остроухие лайки, — помахивая хвостами-бубликами, бегали вдоль загородок, настороженно принюхиваясь к ветру, доносившему запах летящих с юга косяков дичи. Коляю нравилась лайка из крайнего вольера, и, проезжая по дороге, он всегда рассматривал ее. Серая, чубатая, она походила на Чауна. «Чаун забыл меня или нет? Помнит, а как же!» — думал Коляй, выруливая на основную дорогу.

Потом он подумал, что так и не сходил с ребятами на здешнюю охоту, а теперь уже не придется.

Проезжая мимо «нахаловки», отвлекся, посмотрел в окно, и в голову пришли другие мысли. О том, что по приказу начальника стройки несколько раз подгонялись бульдозеры, чтобы снести халупы жильцов, переехавших в хорошие квартиры. Но в них, откуда ни возьмись, появлялись новые люди. Некоторые не хотели переезжать в высотные дома — обросли курами, поросятами, теплицами. Да, чтобы человека перевоспитать, бумажки с печатью мало.