Леонид Леонов - Барсуки

Какой-то, не особого роста, высунул из толпы кулак и перекричал Семена: «до конца биться... Круши, вали!». Тут-то, снаружи же раздался вдруг гул голосов. Задние из толпившихся за землянкой куда-то побежали. Кто-то удивленно свистнул, кто-то упал, и над ним засмеялись, кто-то выстрелил, – суматоха и замешательство усилились.

– Тинтиль-винтиль, а ведь это за нами, братцы, пришли! – вслух догадался Стафеев.

– Узнай поди, – дрогнувшим голосом, потому что оборвался на полуслове, велел Семен.

Но Жибанда не успел сделать и трех шагов по тесноте, – Петька Ад, длиннорукий и усердный, с искаженным лицом, остановился перед Семеном.

– Ты что?.. – Семен отвел рукою от себя Настю, протеснившуюся к нему.

Петька Ад глубоко вздохнул, высунул язык и снова спрятал его, еще боле ширил круглые глаза, а говорить не мог.

– Ой... бег со всех сил, дух заперло... – махом выдохнул он и опять побаловался языком. – Как я разводящий ноне... подхожу к дуплу...

– Там кто часовой?

– Тешка... А он уж и стрелять нацелился!

– Да говори толком, чорт! – озлился Семен.

– Счас, счас, вот только дух переведу. Комиссар пришел! – крикнул Петька и бессильно присел тут же на пол.

Семен не успел переспросить. Снаружи раздались крики: «ведут, ведут».

– А?.. А? Кого ведут? – всполошился приятель бородача и заметался между барсуками.

– Чорта, папаша, поймали. Чорт по малину пошел, его тута и сграбастали! – зло и спокойно ответил Юда и похрюкал по свиному.

– Так какая ж малина ноне? Ведь не пора ей, друг! – поверил чистосердечно приятель бородача.

– Огня, огня... – покричал кто-то.

Бегунов зажег-было светильник, но его тотчас же опрокинули, и снова стояли потемки. В дверь вводили пойманного на поле.

– Огонька-а бы! – жалобно прокричал тот же голос.

Мишка чиркнул спичкой и поднял высоко над головой. Толстые, короткие, уродливые тени испуганно заметались по стенам. Но спичка потухла и снова на стены нахлынула тень. Кто-то зажег лучину и осветил неизвестного гостя.

– Это ты сейчас и пришел?.. – едко спросил Семен у стоявшего перед ним Половинкина. Он узнал его сразу, хотя от прежнего Воровского продкомиссара оставалось только несколько неуловимых черт.

– Семен Барсук, это ты? – спросил Половинкин в упор и громко.

– Я, ну! – чему-то смутился Семен.

– Тебе письмо от брата! – и протягивал на разжатой ладони записку, смятую чуть не в шарик. Лучина потухла, но при ее последней вспышке уже различил Семен насмешку на Половинкинских усах.

Общее недоумение охватило всех: еще не совсем забыт был Брыкин. Сам Семен ощутил странное волненье, сходное с тем, какое испытал в давней юности при встрече с Павлом. Семен взял записку и стиснул ее в кулаке. Никто не видал из-за темноты ту жалкую улыбку, которая набежала при этом на Семеново лицо. Опять зажгли лучину. Все молчали, глядели в Семена ждущими, выспрашивающими глазами. Юда, надув щеки, ловко сыграл на губах, и все поняли, что хотел сказать этим Юда.

– Ну, я пойду, – сказал Половинкин, вопросительно окидывая Семена, и почти повернулся уходить. – А может, убивать будете?.. – вдруг нерешительно повернулся он.

– Мы тебя на сей раз не тронем, один ты... – тихо отвечал Семен и знал, что барсуки его слушают так внимательно, как никогда. – Ступай, пожалуй.

– Может, глаза завяжете? – уже с нескрываемой насмешкой спросил Половинкин.

– Нет, так ступай... – сказал Семен, чувствуя, что приступает к горлу гнев: – Брыкина, дружка твоего, мы прикончили... слышал? – ударил он словом.

– Повесили, что ли?

– Не-ет, просто так... из ружья! – сказал Жибанда, в развалку подходя со стороны.

– Напрасно... – холодно откликнулся Половинкин. – Не стоило на такого пули тратить. На сук бы – и все.

– Может, к дружку своему хочешь? Места хватит там! – и Мишка, играя, больно шлепнул Половинкина по спине.

– Да уж что! Под землей места просторные, – охотно согласился Половинкин, словно не было ему больно от Мишкина шлепка. – Ну, я пошел... меня там подвода ждет! – И пошел из темноты землянки на растворенную дверь.

Барсуки расступались перед ним – негодующие, недоуменные, путающиеся в подозрительных соображениях, уже озлобленные, но безмолвствующие. Они ждали от Семена приказания... но Половинкин уже уходил, ушел, а Семен все кусал губы, мял в руках непрочитанную записку, трогал щеки себе, прислушиваясь к чему-то, делал тысячи почти незаметных движений, которыми выдавал свою растерянность.

... Ночью в сторожевую землянку пришел Жибанда. Полуодетая Настя сидела у стола, без сна. Она с вопросом подняла глаза на Мишку и движеньем головы закинула волосы назад.