Константин Паустовский - Золотая роза. Заметки о писательском труде

Он говорил о значении и весомости каждого слова, о выборе единственного эпитета, о ритме прозы, о непостижимом сочетании юмористического и трагедийного, о кратком пейзаже и психологическом контексте. Он говорил о любимых и нелюбимых словах, которые есть у всех писателей. Он рассказывал об остроте, зоркости и беспощадности писательского глаза. Он говорил о титаническом труде Флобера над фразой, он рассказывал о мастерстве Чехова, Куприна, Бунина. Он иногда сердился, внешне это было почти незаметно. Но фраза, сказанная им: «Это не проза, это перекатывание булыжников по мостовой», говорила о том, что прочитанный рассказ студента написан торопливо, неряшливо, без любви к слову. Однако, сам будучи превосходным стилистом, он был терпим к разным стилевым направлениям, к разным средствам выражения, он никому не навязывал своей манеры письма. Но он был нетерпим к рационалистической манере «чистописания», к той академической гладкописи, которая навевает ощущение пыльной пустоты покинутого навек дома. Довольно часто, разбирая сюжет, коллизию того или иного рассказа, он начинал вспоминать различные случаи из своей жизни, всегда удивительно интересные, полные юмора и неожиданных поворотов. И когда смеялся, морщинки доброты звездочками собирались возле век, и он, оглядывая нас, неторопливо чиркал спичкой по коробку, зажигая забытую папиросу. Он рассказывал нам готовые новеллы из своей жизни, и устные эти новеллы, уже тронутые писательским домыслом, были настолько хороши, что я глубоко жалею – он не все их успел записать и опубликовать позднее. Слушая Паустовского на семинарах, мы впервые понимали, что творчество писателя, его путь – это не бетонированная дорога с легкой прямизной, это не лавры самодовольства, не честолюбивый литературный нимб, не эстрадные аплодисменты, не удовольствия жизни. А это – «сладкая каторга» человека, судьбой и талантом каждодневно прикованного к столу. Это нечастые находки и горькие сомнения, это труд и труд и вечная охота за неуловимым словом. И мы понимали, что писатель всей мощью своих усилий, опыта, ценой своих радостей и страданий должен совершить чудо, которое совершает женщина, рождая ребенка, – написать рассказ, повесть, роман, пьесу, то есть сотворить жизнь, родить героя с неповторимым лицом, характером, страстями, – значит вложить в книгу самого себя без остатка, до опустошения. И все же тогда мы, студенты, еще не осознавали до конца весь смысл слов Паустовского, постоянно говорившего нам, что писать каждую книгу нужно так, будто это твоя последняя книга; не надо бояться отдавать ей все, расточительно и щедро».

Прошу прощения у читателей за длинную цитату, но мне она кажется уместней любых филологических и нефилологических рассуждений, потому что именно здесь исток «Золотой розы». Не у всех была возможность учиться в Литературном институте, не все могли посещать семинар доктора Пауста, и Константин Георгиевич в каком-то смысле сделал уроки своего литературного мастерства открытыми.

«Золотая роза» – это причудливая смесь самых разных историй, сюжетов, жанров, наблюдений, мыслей, безусловно, у этого сочинения есть свой упрямый замысел и своя композиция, но при чтении ты не чувствуешь, что автор берет тебя за руку и куда-то ведет. Ты абсолютно свободен, волен в этом материале, ты путешествуешь, идешь по нему, как по лесу, и все тебе интересно – литература русская и французская, портреты писателей, размышления о языке, о вдохновении, секреты литературного мастерства (которыми, впрочем, бесполезно пользоваться в личных целях, ибо тайна и есть тайна). Более того, рискну сказать, что в каких-то случаях предыстория рассказов Паустовского интереснее самих текстов. По крайней мере, рассказ «Снег» всегда казался мне несколько слащавым, искусственным (об этой черте Паустовского приукрашивать – но не лакировать! – действительность очень хорошо написал Андрей Платонов, охарактеризовав одно из сочинений писателя как «оргию гуманизма» [1] Паустовский, надо отдать ему должное, может, и обиделся, но зла на Платонова не держал и очень тепло написал о нем в своих воспоминаниях. ), зато черновые записи к нему поражают своей писательской точностью, в хорошем смысле этого слова сухостью, выверенностью. И то же самое относится и к «Кара-Бугазу», и к «Судьбе Шарля Лонсевиля», о создании которых рассказывает автор «Золотой розы».

Но почему-то из всего этого собрания сочинений мне больше всего еще с детства запала в душу история про старика и собаку в станционном буфете на берегу Рижского залива. Есть в ней какая-то невероятная печаль, связанная даже не с политическим подтекстом, хотя очевидно он там присутствует, а просто с ощущением человеческого одиночества, слабости, стыдливости, сострадания – то есть того, что и несет в себе литературный труд в понимании Паустовского.

Читать дальше