Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов

— Завидная черта характера…

— Учусь у англичан. У меня тоже хорошие перспективы.

— Почему «тоже»? — спросила она.

Он открыл толстую книгу, выбросил закладку. Прочитал:

— «Джентльмены любят блондинок, но женятся на брюнетках. (Английское правило.)»

— Ну, я вижу, вы совсем подкованы, — засмеялась она. — А это что, дайте-ка! «Всякая женщина моложе 70 для меня цветочек», — прочитала она. — А где нашли?

— В нашей библиотеке…

— Наверное, вы все-таки больше интересуетесь политикой, — улыбнулась она.

— Вы правы. Да и хотелось вам помочь. А то ведь с Дарьей Тимофеевной шутки плохи. Попробуйте ее перекрасить в блондинку, рецепты я вам нашел.

Она расхохоталась:

— Легче тигра перекрасить в белого медведя… А рецепты я все-таки перепишу…

— Пожалуйста, их тут у меня целая куча!

— Не бойтесь за девочек, — вдруг серьезно сказала Людмила Федоровна. — Никто их не тронет. Я все-таки директор как-никак. И за Катю Рультынэ не бойтесь, никто ее не обидит.

— Давайте я чай подогрею, а то он совсем остыл.

Урок был как урок и ничем не отличался от других, если бы не перемена и игра в снежки. Начался южак, теплый влажный ветер, и снег был мокрым, дети резвились, и к ним выскочила на улицу Людмила Федоровна.

Несколько комьев снега в общей перестрелке угодили и в нее, но тут раздался звонок, перемена закончилась, все ринулись в классы.

Людмила Федоровна в учительскую не забегала, отряхивалась в классе, а класс еще не остыл, весело гудел, и когда холодная струйка воды потекла по ее лицу, она, поняла, что это растаял снег на прическе, подошла к окну привести себя в порядок, и тут класс затих. Она не заметила, как автоматическим движением сняла с головы парик, резко встряхнула его, капли воды забрызгали пол и юбку, и только хотела водрузить его на место, как до нее дошло…

Она растерянно смотрела в притихший зал.

Оторопевшие школьники во все глаза смотрели на новую учительницу.

Кто-то на задних рядах тихо хихикнул. Чукотские школьники впервые в своей жизни видели парик.

Людмила Федоровна свернула его, положила на подоконник, в угол, причесала свои короткие темно-русые волосы и вернулась к столу и классному журналу.

Урок прошел вяло. Дети новыми глазами смотрели на человека, которого, казалось, всегда знали, в которого были влюблены, и этот обман каждый переживал по-своему.

У доски отвечал Петя Эттувги.

— В человеке все должно быть настоящее, — заканчивал он ответ. — Это русский писатель Чехов писал. Все должно быть настоящее — и душа, и одежда, и…

— Нет, — поправила она. — В человеке все должно быть прекрасно, писал он.

— Нет, настоящее, — упорствовал Эттувги, с ненавистью глядя на парик.

— Ну ладно, будь по-твоему. Настоящее, — значит, прекрасное. Да?

— Да.

Он сел.

Людмила Федоровна раньше времени закончила урок и торопливо ушла в учительскую.

Конечно, об этом инциденте она поведала Матвееву. Тот сделал комплимент и по поводу натуральной прически директора, пытался ее успокоить, а потом помолчал и бухнул:

— Опростоволосились вы, Людмила Федоровна, в прямом и переносном смысле слова.

Она грустно улыбнулась.

— Признаться, я и сам не замечал. Как вам удалось так искусно подобрать?

— Не замечали, потому что не приглядывались… я ведь вас как женщина не интересую. Для вас важнее, чтобы дела в школе шли хорошо… и вообще, в поселке.

Он пожал плечами.

— А парик иностранный У меня родители за границей работают, мама и постаралась.

— Вон оно что… — удивленно протянул он. — А почему вы здесь?

— А где мне быть?

— Ну, я полагал, при столь высоких связях родителей дети уж наверняка устраиваются в столице, а вы на край земли. Что так?

— За что это вы меня, Андрей Андреевич?

— Извините… я не хотел…

— Да ладно, чего уж там… Я сама сюда напросилась… Каприз, если хотите… А Москва действительно от меня никуда не уйдет, — язвительно подчеркнула она.

— Извините еще раз… У меня это бывает — ляпнуть сгоряча. Хотите, позабавлю. Два года назад у меня что-то намечалось вроде романа… с одной, правда, брюнеткой. Ну и когда дошло до этого, понимаете… до поцелуев, у нее полпрически упало, шиньон, что ли, называется. И ничего не вышло. Большой ком человеческих волос отдельно на белой подушке… не по себе как-то.

— Вот уж не представляла, что вы столь эмоциональны!

— Эттувги, говорите? В человеке все должно быть настоящее… гм… а ведь это он отец Катиного ребенка.