Сергей Заяицкий - Баклажаны

Он проснулся, не понимая, где находится.

Кто-то тихо тыкался вокруг него в темноте на фоне двух больших зеркал, где отражались какие-то серебряные снега.

— Проснулся, Степа, — послышался голос Екатерины Сергеевны, — неужто я таки тебя разбудила?

— Помилуйте… серого сна вполне довольно, — пробормотал Степан Андреевич, еще не вполне очухавшись. Слово «серый» резнуло его своею нелепостью, и он сразу проснулся. Он увидал, что за зеркала он принял окна, за которыми застыл облитый лунным сиянием сад.

Он зажег свечу и надел сандалии.

— А у нас сидит Пелагея Ивановна, — умиленно говорила Екатерина Сергеевна. — Ну и заспался же ты… Я ко всенощной ходила и уже вернулась… Завтра ведь Казанская.

— Да, да… правда.

— Пойдем ужинать… Пелагее Ивановне интересно будет с тобой познакомиться. У нее в Москве есть знакомая…

— А кто это Пелагея Ивановна?

— Матушка… нашего приходского батюшки, отца Владимира, жена.

— А что Вера успокоилась? — спросил Степан Андреевич, зевнув и равнодушно приглаживая рукою пробор.

— Помолилась и успокоилась. Господь ее не покидает… А то с ее нравом просто беда была бы… Но молитва сохраняет… Ты ей только уж не напоминай про Лукерью. И ведь какие наши собаки подлые. На заказчиц Вериных лают, а на нищих хоть бы разочек тявкнули, ну, словно пропали — не лают, и все тут.

Они вышли в сад и пошли к светлому пятну террасы, желтевшему среди лунного серебра. Где-то на реке пел громкий и стройный хор, словно в опере «Черевички».

Подходя к террасе и еще не вступая в полосу ее света, Степан Андреевич в изумлении остановился.

— Кто это? — спросил он тихо, кивая на внезапно явившееся, озаренное лампой виденье.

— А это и есть Пелагея Ивановна, — сказала тетушка, — ты погляди на нее, она очень миленькая.

Попадья что-то говорила, наставительно подняв пальчик. Вера, склонившись над работой, молча слушала и усмехалась. Степан Андреевич с нарочитым эффектом внезапно появился в полосе света. К его изумлению, увидав его, матушка мало проявила удивления. Она слегка поджала губки, протягивая ему свою прекрасную с родинками руку, словно хотела сказать: «За спасение благодарю, а целоваться было довольно нахально».

— Вот позвольте вас познакомить, это мой племянник Степан Андреевич, покойного Андрея Петровича сын… А вот это Пелагея Ивановна Горлинская, отца Владимира супруга… Вы ведь, кажется, Пелагея Ивановна, интересовались про свою подругу узнать, ну, так расспросите… Степа, я думаю, не откажется сообщить вам все, что знает…

— Боюсь, что я обману в данном случае ваши ожидания, — любезно проговорил Степан Андреевич, чувствуя, как слабеют его коленки от красоты попадьи. — Москва так велика и обширна, а порядка в ней нет.

— Моя подруга живет на Таганке, Дровяной переулок, двадцать второй дом.

— Дровяной переулок… гм. Я живу на Плющихе.

— Ее фамилия Свистулька… Татьяна Романовна.

— Свистулька? — переспросил Степан Андреевич.

Должно быть, Вера усмотрела в его тоне что-либо обидное, ибо, подняв голову, спокойно сказала:

— Покойный Свистулька, ее отец, был большой друг папы и здешний земский начальник. Мы его очень любили и уважали.

— Ну, я же не сомневаюсь, — поспешил сказать Степан Андреевич, ибо начинал Веры побаиваться, — к сожалению, — обратился он к Пелагее Ивановне, — я ничего не могу сказать про вашу свистульку.

Ну, конечно, Степан Андреевич хотел сказать «подругу». Язык, как говорится, подковырнул скверный оборотец, но тут помогла неожиданно тетушка.

— Наши здешние фамилии и впрямь странные, — сказала она, — ну, вот хоть пекарь здешний, огромный дядько, с эту дверь, а фамилия его Фимочка. Я раз зашла к водовозу насчет воды, а жена водовоза мне и говорит: он, говорит, на сеновале с Фимочкой.

— Мама, — сказала Вера, — я уже говорила вам, что ваши рассказы не всегда бывают удачны.

— Таганка очень далеко от Плющихи, — сказал Степан Андреевич, — да и потом в Москве столько народу. Разве всех можно знать… Вы в Москве изволили бывать?

— Нет, не приходилось. А в Харькове я бывала.

— Вы коренная баклажанка?

— Мы с Пелагеей Ивановной в Баклажанах родились, — сказала Вера, — и в Баклажанах умрем… Я, по крайней мере, непременно умру в Баклажанах.

— Верочка, ну, к чему это… на ночь.

— Да ведь я, мама, не вечный жид. Когда-нибудь умру. Вы, Cтепа, как относитесь к смерти?

— Не люблю. Сегодня на берегу реки…