Павел Вежинов: Современные болгарские повести

Он спустился с веранды вместе с Антоном, и сейчас они стояли под облагороженными грушами.

— Буду работать, — сказал Сашко.

«Крумов просчитался, он так просто не отделается; мы еще покопаем, поищем, может, и другие следы найдем, будем копать, пока не найдем. А если нет, тогда — через лес, по шоссе, сяду в автобус у павильона и — в город. Крумов скажет, где их зарыл, ему придется сказать».

— О! — обрадовался дядя Ламбо. — Наконец-то взялся за ум!.. Ну, чья очередь спускаться вниз?

— Моя, — сказал Сашко. — Я моложе всех.

— Ты вчера спускался, — возразил Антон. — Сейчас моя очередь.

— Но я же не весь день отработал, мы ведь нашли эти…

— Если парню так хочется, пусть, — сказал дядя Ламбо. — Мы его сменим, когда захочет…

Сашко снял рубашку, швырнул ее на траву, взял кирку с короткой ручкой, маленькую лопату и стал спускаться по лестнице. Свет померк, его встретило теплое дыхание земли и горький запах рассеченных корней; он поставил в сторону лопату и прокричал:

— Поднимай лестницу!..

Лестницу вытащили наверх, в колодце стало чуть просторней; Сашко осмотрел землю и замахнулся киркой…

И вновь запела, заскрипела лебедка; полная желтой земли бадья поползла вверх, засновала между темным дном и светлым проемом, откуда светило солнце…

— А вещи-то исчезли, — сказал Антон. — Видел — их уже нет. Они лежали на, плитах… и внизу… кости…

— Да черт с ними, — ответил дядя Ламбо. — Все к лучшему. Мы б из-за них передрались. А так и спорить нечего.

— Крумов куда-то их припрятал, — сказал Антон. — Сообразил, пес.

— Да черт с ними, — повторил дядя Ламбо. — Ну их, занимайся лучше своим делом…

Желтая земля осыпалась, отступала, распадалась под ударами Сашко, поблескивали белизной рассеченные корни, слезились, издавая горький запах, сухая чешуя букашек разлеталась в разные стороны и исчезала в разрытой земле, бадья двигалась вверх и вниз…

Сашко наполнил доверху очередную бадью, прислонил лопату к стене и крикнул:

— Давай!

Лебедка протяжно заскрипела, черное тело бадьи медленно стало удаляться к проему, где сиял солнечный свет; оно постепенно загораживало свет, оттесняло его…

Вдруг черный круг бадьи полетел вниз, лебедка словно потеряла вес и завертелась в руках дяди Ламбо и Антона; склонившийся к желтой земле Сашко услышал крик, но не успел даже поднять голову — в его мозгу со страшной силой что-то взорвалось, и все погрузилось во тьму.

— Трос! — закричал Антон. — Кто-то его… Ах, мать его… Давай лестницу, быстрее!..

Сашко вытащили из колодца, положили на траву под облагороженными грушами, дядя Ламбо разорвал свою рубашку и стал перевязывать ему голову. Яркая кровь выступила на белом полотне, алый круг рос, расползался все шире и шире…

— Сашко! — кричал дядя Ламбо. — Сашко, ты слышишь меня?! Сашко!..

Сашко ничего не слышал, он носился вместе с собакой, опьяневшей, словно взбесившейся от радости собакой по благоухающей траве, по бескрайнему полю, звенящему от света и солнца… Собака бежит, бешено катается по земле, задыхается. Проносится мимо фургона, там Таня… губы у нее горячие, сухие… и он там… Но собака мчится, увлекает его за собой, Таня исчезает, исчезает и деревянный фургон, их уже не видно… Сашко носится со взбесившейся от радости собакой по полю, по бескрайнему полю…

— Сашко! — кричал дядя Ламбо. — Сашко, отзовись… скажи что-нибудь, Сашко!.. Антон, что делать?.. Антон!..

Но Антон бежал к даче, бежал что есть мочи.

— Крумов! — кричал он. — Где ты, гад? Где ты, мать твою!..

Он промчался по веранде, промчался под проклятым оранжевым тентом, ворвался в коридор, вышиб ногой дверь, влетел в комнату… Здесь никого не было, не было и Крумова, только, желтые занавески покачивались на окнах…

— Где ты? — кричал Антон. — Где ты, гад?..

Он с треском распахивал двери комнат, бил фарфоровые умывальники, которые вырастали у него на пути, вышвыривал их через окна, бил лежавшие на полу оконные стекла, искал хозяина — ему нужен хозяин, хозяин…

— Гад! — кричал Антон. — Гад, гад, гад!.. Ты не уйдешь от меня!.. Я тебя найду, гад!..

А Крумов был уже в лесу, под зелеными деревьями, Крумов бежал по лесу, бежал по тропинкам…

Антон выскочил в окно, в несколько прыжков пересек каменные плиты двора, пнул ногой железную калитку, бросился к лесу, по которому бежал Крумов, к лесу, который стоял перед ним стеной.

Бежит Крумов по лесу и плачет, бежит, как зверь, и душит его страх, животных страх за собственную шкуру; у него под ногами трещат сучья, разбегаются зайцы и перепелки, а Крумов бежит…