Георгий Семенов: Спасение

— Зато верно!

Он толкнул ногой своего немолодого, глуховатого товарища и озорно крикнул ему:

— Ей, Егор! Где у тебя сопливница?

— Чего?

— Во, глухой! Вот это вот место, — он ткнул себе пальцем под нос, — как называется?

— Какое место?

— Вот это… Видишь? Вот. Под носом у нас, над губой…

— Чего?

Мы оба рассмеялись и оставили в покое пожилого человека, которого отвлекли от чтения газеты.

— Глухой, — сказал о нем черноглазый. — Если чего непонятное говоришь, не слышит. Понятное — слышит. А спросишь непонятное — не слышит. Чего-чего, передразнил он его без злости. — Какую газету читаешь? Не «Красную звезду» ли?

А Егор и сам не знал, какую он газету читает, стал ее переворачивать, заглядывая на первую страницу.

— Чего ж ты читаешь-то! — возмутился черноглазый. — Это же газета-то старая, еще вон когда… март месяц. А вчера «Красную звезду» не купил? Вчера в «Красной звезде» было такое сообщение, — обратился он ко мне. — Мне тут говорили, значит… Сообщение такое было, что на самолете мотор отказал или еще чего… Не в этом дело… Люди спаслись. Трое спаслись. Упал самолет, а они спаслись… Как сумели?! — воскликнул он, хлопнув себя по колену. — Вот что интересно почитать-то! Чего ж ты вчера не купил газету-то? — спросил он у Егора. — Когда не надо, берешь, а когда надо — старую читаешь. Где ты ее подобрал?

А Егор, ощупывая его блеклыми глазами, зевнул и ответил, лениво махнув рукой в сторону бугра:

— Там, когда шли.

— Ну и чего пишут?

— Ничего.

— Ну вот… Вчера такая интересная газета была, а ты не купил! Эх, Егор, Егор! Сейчас бы почитали вслух.

— Вот зараза! — тихо сказал Егор. — На свеклу пошла.

Мы оглянулись и увидели корову, которая, словно бы понимая, что мы увлечены беседой, ходко шла к свекольному полю.

— Володьк, сбегай, а? — попросил Егор.

— Во, — встрепенулся черноглазый Володька, которому, наверное, лет сорок было. — Точно! Я ее сейчас по сопатке, дуру! — заорал он благим матом и, вскочив, подхватил палку и побежал наперерез корове. — Куда пошла… Назад!

Корова остановилась, привычная к его хлесткому голосу, а он издалека, не подбежав, запустил в нее ореховую палку, и палка, пропеллером прокрутившись в воздухе, упала в траву неподалеку от коровы. Черно-пегая развернулась и вскачь, как лошадь, кинулась обратно к стаду.

— У-у, собака! — кричал Володька, идя за палкой. — Я тебе покажу ботву, ты у меня подавишься ботвой, я об тебя палку обломаю, зараза толстозадая!

Разомлевшее море было все так же недвижимо и воздушно. Слабая надежда на грозу, на дождь давно уже развеялась, как и сама тучка, неведомо почему громыхнувшая в испепеленном, знойном небе… Собственно, это и не тучка теперь была, а высокое кучевое облако с сизым дымчатым донышком. Оно даже солнца не прикрыло, проходя над сухим бережком, но из него, как это ни странно, посыпались вдруг, посверкивая на солнце, тяжелые и очень редкие капли. Одна сочно и мягко поцеловала меня в щеку, другая стукнула по ноге, третья скользнула по плечу, и дождь кончился.

А Володька, подобрав в траве свою палку, подошел к воде и вперился взглядом в пространство.

— Во дождь! Это дождь! — крикнул он радостно. — Одна капля по шее стукнула, а десять других мимо. «Первая пуля ранила меня!» — загорланил он во всю мощь своей груди. — Эй, слушай, как тебя! — крикнул он мне. — Это твоя тут фляжка, что ль? Белая.

— Нет, — отозвался я. — Кто-то бросил.

Володька фляжку пнул сначала ногой, словно проверял, не взорвется ли, а потом поднял и, идя к нам на бугорок, отвернул на ходу крышечку.

— Из-под вина, что ль? — с сомнением сказал он принюхиваясь.

— Нет, — сказал я. — Там тормозная жидкость была.

А он уж так приподнял фляжку, что я подумал — попробовать на вкус собирается.

— Не вздумай, — сказал я ему. — Это отрава страшная.

Володька посмотрел на меня с усмешкой.

— Чего там! Тут и нет ничего. Вином пахнет. Настойкой.

Он покрутил в руках фляжку и, довольный, продолжал, смешно подворачивая в улыбке короткий свой носик с упругими и резкими ноздрями:

— Чего ты говоришь — отрава? Ничего не отрава. Я ее пил, когда на дизеле работал. Сольешь, а в систему воды… Ничего! Спирт. «Тормозуха».

— Бутиловый, — сказал я, не веря ему.

— Бутиловый, точно, — согласился он и завинтил крышечку.

— С ума сойти! Ты ведь травишь себя! Это ж яд!

— Сейчас-то я не пью. Это, когда помоложе был, — случалось. Когда на дизеле работал, на Печоре. Это, конечно, не дело, чего говорить. А по молодости чего не бывает? Сольешь, а систему водой пополнишь. Держат. Ну, конечно, легковую машину или, допустим, свою собственную нельзя. Не дело. На шоссе где-нибудь… Где народ. Как без тормозов? А там, на Печоре, было дело. Чего говорить! Дело прошлое. Теперь вот отмою фляжечку, буду чай в ней сладкий носить. А малина поспеет, с малиной буду чай делать. Малины тут у нас хватает. А насчет того, что яд, — все яд. Сигарету куришь — яд. У нас организм к ядам давно приучен. Вот я думаю, укуси меня ядовитая змея, а я все равно не подохну. Организм мой потому что с ядами этими запросто. Приучен, в общем. Чего там говорить! Это только пишут, что яд, чтоб не пили. А какой это яд? Ну яд, конечно! Если много выпить, литра полтора. Тогда конечно. А вот похмелиться — ничего не будет. Верно я говорю, Егор? — крикнул он, хлопнув товарища своего фляжкой по жилистой ягодице.