Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

— Триэс житья ему не давал, — бешено скосив глаз, снова отрезал Гурий.

— Триэс? — встрепенулся посетитель.

— Видите ли, мы называем так нашего шефа, — поспешил смягчить ситуацию Ласточка, осуждающе взглянув на товарища. — Живем мы дружно, и все это не совсем так. Вернее, совсем не так. Погоди, Гурий…

Горьковатые химические испарения, насквозь пропитавшие комнату, целиком подавляли чуть сладковатый запах цветущих лип, просачивающийся из институтского парка сквозь открытую фрамугу окна.

— Ближе к вечеру, — рассказывал Ласточка, — перед самым концом рабочего дня мы услышали, как у Аскольда что-то упало…

— Как же, упало! Просто взял и шарахнул колбу о кафель. Хватит, сказал, надоело.

— Так и сказал? — оживился и как бы даже чему-то обрадовался посетитель, сверля глазами-буравчиками говорящего. — А что именно, не уточнил?

— Да все осточертело! — рявкнул Каледин. — Эта история с Инной. Кротоны. Кетены. Безденежье. Вообще, сколько можно?

— Преувеличиваешь, — возразил Ласточка.

— А по-моему, он молодец.

Никодим Агрикалчевич Праведников своим четким мелким почерком записывал все новые данные.

— Помолчи, Гурий. Очень прошу. Не то говоришь. Во-первых, не колбу, а пипетку… Случайно… Никакого скандала. Что ты в самом деле? Подумаешь. С кем не бывает? Устал человек. Конец рабочего дня. В отпуск пора. Ну а потом… Потом вымыл руки, снял халат и ушел.

Ласточка задумчиво посмотрел на открытую фрамугу, чем-то напоминавшую взведенную мышеловку.

— Как? Прямо туда? — удивился Никодим Агрикалчевич.

На его загорелой, похожей на спелый орех лысине выступила испарина, левая бровь поднялась.

Каледин кивнул в ту же сторону, как бы подтверждая слова сотрудника.

Посетитель отер пот чистым, аккуратно сложенным носовым платком и с недоверием взглянул на затянутое металлической сеткой окно, выходившее в институтский сад. Ничего, впрочем, примечательного, кроме нескольких белых бабочек, порхавших снаружи, он не заметил.

Ласточка улыбался открыто и дружелюбно. Каледин смотрел исподлобья. Нехорошо, тревожно, на одной ноте вызванивали приготовленные для опытов алюминиевые пластинки.

Никодим Агрикалчевич как-то вдруг заторопился, несколько раз поблагодарил сотрудников и попятился к двери. Покинув лабораторию, он тут же направился к начальнику отдела информации Кирикиасу, который сразу принял его. Их беседа продолжалась не менее часа. После этого начальник отдела информации, в свою очередь, поспешил к вышестоящему начальнику, заведующему отделением Белотелову Самсону Григорьевичу и тоже о чем-то долго, подробно с ним говорил. Скорее всего, на Самсоне Григорьевиче дело не кончилось, и последний выходил с докладом по этому важному вопросу к еще более высокому институтскому руководству. Так или иначе, в результате всех состоявшихся бесед, совещаний, докладов и обстоятельных обсуждений, Институт химии обратился в Институт токсикологии с убедительной просьбой провести в кратчайшие сроки медико-биологическое исследование направляемых на экспертизу веществ.

Аскольд Таганков ушел из жизни лаборатории тихо, почти незаметно. С его уходом, однако, в институте стало твориться что-то неладное. Странные явления можно было наблюдать и на институтской территории. Так, над одним из маленьких холмиков на опушке леса, рядом с Машинным залом, местные жители вдруг обнаружили непонятные ночные свечения. Холмик тут же прозвали «Аскольдовой могилой».

Не раз особая комиссия направлялась туда с приборами, похожими на велосипедные насосы — только вместо резиновых шлангов в них вставлялись тонкие стеклянные трубочки. Специалисты ходили вокруг холмика и все фукали своими насосами, но содержимое градуированных трубочек так и не изменило своего цвета. Это означало, что никаких вредных испарений кротонового, кетенового или другого известного науке химического характера в ощутимых количествах из «Аскольдовой могилы» не выделялось. И когда уполномоченные, не солоно хлебавши, возвращались в институт, кое-кто, посмеиваясь, показывал им вслед пальцем: «Ишь чего захотели в свои насосы поймать!»

Кто-то вспомнил, что последняя аттестационная комиссия отметила как недостаток излишнюю скромность и застенчивость Таганкова. Это дало повод утверждать, что Аскольда погубили не столько кротоны или кетены (здесь мнения разделились), сколько отмеченные комиссией — и вполне справедливо! — самые неподходящие для современного служащего, свойства его натуры.