Борис Бондаренко - Залив Терпения (Повести)

— Сколько ему?

— Скоро девять.

— И только-то? — удивился Василий. — Крупный мальчишка.

— А мы с мелочью не связываемся. Мы — такие…

Василий снова вернулся в комнату — и вдруг остановился.

— А когда скоро?

— Через восемь дней, — невнятно отозвалась Таня.

Василий стал думать — и вдруг его кинуло в жар. Жарко стало даже ногам, и руки сделались тяжелыми, горячими. Он выпил рюмку коньяку, тут же налил другую, зажевал невесомым ломтиком сыра. Стал считать, загибая пальцы на руках, и опять получалось то же самое — если Татьяна говорит правду, то забеременела она в мае прошлого года, когда они вместе были в Гагре, и этот большеголовый человечек мог быть только его сыном. Только его… Он выплеснул в себя еще рюмку и пошел на кухню.

Таня кормила ребенка кашей, вытирая ему рот после каждой ложки. Василий вгляделся в круглое лицо малыша — и без труда увидел его сходство с собой. Даже в маленьких, едва наметившихся бровках угадывался будущий разлет его собственных густых бровей, даже в улыбке почудилось ему что-то знакомое…

— Ну что, сосчитал? — спросила Таня, поднимая на него глаза.

— Мой? — спросил Василий.

— Нет, мой, — спокойно сказала Таня.

— Не шути, Татьяна…

— А я и не шучу. Это мой сын.

Василий опустился на стул и растерянно сказал:

— Вот так номер… Выходит, что я — папаша…

— Ну, какой ты папаша? — усмехнулась Таня, но, перехватив его взгляд, серьезно сказала: — Да ты не так понял меня. Твой это, чей же еще. Я уж думала, ты и так, без всякой арифметики догадался, да не сообразила, что с детьми ты дела никогда не имел.

— Как его зовут?

— Олежек.

— Олежек… — повторил Василий. Он все еще не мог до конца понять, что этот Олежек, о существовании которого он не подозревал еще полчаса назад, его сын. Сын… — Значит, Олег Васильевич…

Таня, снимая с сына крошечный фартучек, невозмутимо сказала:

— Ну, какой же он Васильевич… — И, поднимая и целуя его, весело проговорила, улыбаясь темным глазам сына: — Мы не Васильевич, мы Александрович…

«Какой еще Александрович?» — чуть было не сказал Василий, но спохватился и тихо спросил:

— А он… знает?

Таня промолчала, потом протянула ему ребенка:

— Подержи-ка, я немного приберусь.

Василий взял маленькое податливое тельце, подержал в отдалении, боясь приблизить к себе, чтобы не повредить что-нибудь. Таня улыбнулась:

— Да ты на колени его посади, не бойся, не сломаешь, кость у него крепкая…

«Отцовская», — про себя договорил за нее Василий. Сын, — его сын, — ухватил Василия за палец, и у него было такое ощущение, будто кусочек шелка лег на его руку. Таня быстро убрала со стола и взяла у него Олега.

— Ну, идем туда.

Вернулись в комнату. Василий снова сел на свое место, чувствуя, как мешают ему ноги, не помещавшиеся под низким столиком, — и встал, отодвинул кресло, сел на нормальный человеческий стул. Правда, теперь приходилось сильно нагибаться, чтобы взять со столика что-нибудь, но все-таки на стуле было лучше.

— Он знает? — настойчиво повторил свой вопрос Василий.

Таня, прямо взглянув на него, твердо ответила:

— Знает или нет — значения не имеет. Для тебя, конечно. Мы уж сами как-нибудь разберемся.

— Значит, не знает… — медленно сказал Василий и посмотрел на сына. — А не боишься, что узнает?

— От кого же это?

— От меня, например.

— Не боюсь.

— Это ты верно… Васька Макаренков подонком никогда не был… А что же ты от него-то не рожала?

— Вот что, Вася, — спокойно сказала Таня. — Ты мне таких вопросов не задавай, объясняться я не собираюсь. Это — мой сын, и тебя это никак не должно волновать. Узнал ты о нем случайно, не будь этой вынужденной посадки — и вообще никогда не узнал бы. Так что забудь о том, что у тебя есть сын. Это мойсын, — с силой сказала она, — понимаешь? Мой, и ничей больше. И хватит об этом.

Василий мрачно посмотрел на нее.

— Хватит? Ишь ты, как шустро рассудила… А ты бы спросила у меня, хотел ли я сына… Все-таки в этом деле я не последняя сторона, Олег-то не от святого духа родился. Могла бы и поинтересоваться, что я на этот счет думаю.

— А что тебе думать? Захотела — и родила. И претензий, Вася, ко мне не предъявляй.

— Вот оно как… А и невелика претензия-то… Пока что… — значительно сказал Василий. — И объяснить тебе кое-что все-таки придется…

— Что именно?

Василий молча смотрел на нее. Действительно, что она должна объяснять? Ему трудно было высказать это словами. Но объяснить нужно, и уж конечно, нельзя так открыто отметать его попытки разговаривать по-человечески. Она небось с дворником куда ласковее здоровается…