Ирина Стрелкова - Снег в мае

— Один из богов современной химии! — с преподавательским нажимом в голосе произнес Борисов. — Крупнейший ученый, основатель целой школы. Я говорю совершенно объективно. Когда-то мы были знакомы довольно близко. — У него против желания вырвался короткий нелепый смешок. — Конечно, он может меня теперь и не узнать!

— Между прочим, ты был тогда абсолютно прав, — обеспокоенно вставила Нина.

— Мед, будь добра, унеси домой! — громче, чем надо, попросил он ее, желая сказать: «Перестань глядеть на меня такими сочувственными глазами». — Ужасная штука этот мед, — повернулся Борисов с улыбкой к Лозовому. — Не столько съешь, сколько испачкаешься…

— Не забывай… Мед настоятельно рекомендовала Бэлла Васильевна. И Анчуковы советовали… — Под его умоляющим взглядом Нина умолкла наконец, обернула бумажной салфеткой ополовиненную банку меда и поставила на дно кошелки. — Я в следующий раз что-нибудь из варенья принесу… Вишневое или рябину?

— Все равно…

Борисов заметил, что Лозовой и его растрепа переглянулись. Ага, выходят в коридор, чтобы не мешать. А старый уголовник, разумеется, полеживает в кровати и слушает, о чем секретничают муж с женой. Но, господи, о чем же любопытном для других они могут говорить! Все давно переговорено… Не о Благосветлове же начинать воспоминания…

Едва дверь закрылась за Ниной, старик Пичугин заворочался, заскрипел пружинами и сел, свесив ноги.

— Простите за беспокойство… Вот вы давеча упомянули, что работали с известным ученым академиком Благосветловым… Я правильно фамилию называю?.. Так вот, с мировым ученым вы, как я понял, работали в одной организации?

— Да! — сухо ответил Борисов. — Когда-то работали в одном институте…

— Так, так… — закивал Пичугин, влезая в шлепанцы. — А потом, значит, дороги вашей жизни разошлись? Вы, значит, профессию переменили? Я вас правильно понял?

— Нет, неправильно. Я и сейчас преподаю химию в институте.

— Так, так… — Пичугин накинул поверх заношенного белья больничный махровый халат, вытащил из кармана слежавшуюся вату и принялся затыкать коричневые от старости уши. — Понятно, понятно…

Ничего ему не было понятно, этому бывшему строителю шоссейных дорог. Один институт научно-исследовательский Академии наук, а другой всего лишь высшее учебное заведение с химией на один семестр.

Старик Пичугин, зловредно напевая и волоча по полу завязки кальсон, направился к двери. Он всегда уходил сразу же за Ниной. Большой в нем чувствовался мастер досаждать ближнему.

— А вы что же, — полюбопытствовал Пичугин, ступив одной ногой за порог, — на прогулку не собираетесь?

— Меня что-то знобит, — Борисова и вправду трясло. Зря он проговорился в палате, что был когда-то знаком с Благосветловым. Все-таки неприятно будет, если сановный академик, столкнувшись с Борисовым в коридоре или на прогулке в парке, не узнает бывшего своего сотрудника, подававшего немалые надежды. Вполне может Павел Петрович не вспомнить! Но с другой стороны, при его уникальной памяти Благосветлов, возможно, ничего не забыл и Борисова нарочно не захочет узнать…

Он лег, стараясь дышать глубоко и мерно, а досада выносила из темной глубины на безжалостный свет сегодняшнего дня все, что происходило на ученом совете, когда Благосветлов с треском провалил докторскую.

Небольшой зал, меблированный с тогдашней канцелярской скудностью. Разве такие залы сейчас в академических институтах? На Благосветлове кургузый пиджачок, мешковатые брюки. В те годы он выглядел ужасно провинциальным рядом с настоящими москвичами. Волновался, размахивал рукописью, свернутой в трубку, измял ее и вконец измочалил. Кто бы мог догадаться тогда, что от этой позорно провалившейся работы возьмет начало новая школа отечественной химии? Благосветлов весь взмок, за оттопыренными ушами повисли сосульки нестриженых волос. Поразительно проступила тогда в его наружности мосластая поповская порода — сакраментальный пункт анкеты, ахиллесова пята. Назревал полный разгром всей благосветловской группы. Мишка Зайцев оказался трижды прав, что вообще не пришел на защиту. Борисов выступал последним. Скажи он так или иначе — ничего бы уже не изменилось. И в конце концов он выручал не себя лично, а всю лабораторию. Благосветлов крикнул ему что-то мальчишеское, глупость какую-то, и ненатурально захохотал… Объявили перерыв для голосования. В коридоре к растоптанному Благосветлову подошла жена — безвкусно одетая, тощая, лицо в красных пятнах… У них был вид обреченных на вечные неудачи… Что сталось теперь с той женщиной? Умерла? Развелись? Некрасивые преданные жены фанатически жертвуют жизнью, чтобы мужья выбились в люди, а потом появляется пепельная блондинка в сиреневом костюме… Академической традиции, как видно, не изменил и Благосветлов… Он, конечно, уже давно не тот наивный ниспровергатель с поповскими косицами… Глава школы, корифей, мировая величина, босс… Наверняка соавторствует во всех ценных работах своих сотрудников… Встречи с ним бояться просто глупо. Да и чем он может быть опасен? Борисову уже никто из корифеев науки не опасен — в его тихом тупичке, в его милом институте, где студенты «сваливают» химию на первом курсе.