Матильда Юфит - Осенним днем в парке

— Хм, кажется, он нас все-таки обсчитал, этот официант, несмотря на уважение к нашему фронтовому прошлому.

— Тебя ведь не обманывают, — засмеялась Надя.

— Я сказал — не часто. Но я не жалею, миноги — это все-таки вещь. Тем более сегодня…

По круто подымающейся дороге они свернули с шоссе налево, чтобы посмотреть дачный поселок Комарово, как им посоветовала дачница, пожилая смуглая женщина, повязанная от солнца платком, которую они подвезли на машине. Она возвращалась с прогулки. И показала им дачи всех знаменитостей, все дома отдыха и детские сады, просто живописные места. Потом, проникнувшись к ним симпатией, предложила:

— А хотите, я вас провожу на кладбище, на могилу Анны Ахматовой?

— Ахматовой? — переспросил Яковлев.

— Ну да…

Была вторая половина дня, солнце слегка померкло, с тенистой стороны узкого незамощенного проселка уже веяло холодком. Улочки были пустынные, зеленые, тихие, за изгородями склонялись к грядкам старушки, пололи клубнику. На спортивной площадке играли в волейбол, но как-то без крика, чинно, мяч взлетал и опускался бесшумно. Проехали мимо почты, миновали переезд, шоссе. Стало еще тише, еще проще, зеленее. Подъехали к сельскому кладбищу. Яковлеву вспомнилось кладбище в той деревне, где была похоронена бабушка, он был очень привязан к бабушке, горевал, когда она умерла, часто бегал на могилу…

— Но почему же ее похоронили здесь? — удивился он.

— Она любила этот уголок и хотела быть похороненной на сельском кладбище, в этом поселке, где у нее была своя крошечная дачка…

Нашли могилу. На могиле стоял резной, как из чугунного кружева сделанный, крест с округлыми краями, чуть тронутый ржавчиной; на перекладине креста, как живой, сидел лепной голубь — словно прилетел и опустился отдохнуть. А рядом с могильным холмиком, убранным полевыми цветами, — стена из светлого камня, и на стене скульптурный портрет — тонкий горделивый женский профиль.

— Какое удивительное лицо, — сказала Надя.

— Да, в молодости была красавицей. Время щадило ее, она и в старости была прекрасна…

Женщина низко поклонилась могиле. Надя тоже наклонила голову.

Когда они снова выехали на автостраду, Надя сказала:

— Не умею выразить почему, не нахожу нужных слов, но для меня, Леша, было просто необходимо сегодня, когда мы расстаемся, здесь побывать.

— Вернусь домой — велю дочери достать мне книгу Ахматовой. А может, у нее и есть. Буду читать стихи и вспоминать этот день и кладбище… — Он помолчал и, только когда Надя какое-то время спустя потянулась к путеводителю, спросил:

— Что-нибудь еще?

— Пенаты, имение художника Репина. Но боюсь, что уже закрыто, темнеет. Да и не хочется мне больше никуда…

Но все-таки они вошли в калитку, когда поравнялись с Пенатами.

Дом был закрыт. Они обошли вокруг несуразного здания с пристройками и башенками, заглянули в окна застекленной террасы, где стояли мраморные бюсты, побродили по странному саду с водоемчиками, мостками, беседками. Из трубы лилась чуть припахивающая болотцем вода, на цепочке висел ковшик. Этой водой из ковшика Репин любил угощать своих гостей.

— Надо и нам напиться… — сказала Надя.

— Если ты, как санитарный врач, разрешаешь…

— Бог с ними, с правилами санитарии и гигиены…

Они попили воды.

Оба уже устали от пережитого, от увиденного, от дороги. Оба понимали, что и дорога, и отпуск, и их встреча подходят к концу.

— А все-таки, — сказал Яковлев после раздумья, — ты права: сегодня замечательный день…

Они въехали в Ленинград, нашли гостиницу. Утром встали рано. Ездили по городу, по набережным, заходили в музеи — страшились скорой разлуки, торопились наговориться напоследок. Зашли в кафе и обедали под такую громкую музыку, что нельзя было ни услышать друг друга, ни помолчать в тишине.

Когда музыка на мгновение стихла, Яковлев спросил, вчитываясь в меню:

— Что это такое — профитроли? Ты хочешь?

— Это такие шарики из теста, — ответила печальная Надя. — Профитроли так профитроли, какая разница… У нас так мало осталось времени…

— Неужели тебе обязательно уезжать именно сегодня? Почему? — Он рассердился на женщину в белом кокошнике, торопившую его с заказом. — Да, на первое бульон, что хотите, в общем… Надя, я тебя прошу… — Он опять не понял: — Почему это одну порцию на двоих? Две… две порции. — И пальцами показал, что две.

Официантка ушла.

— А я согласна одну порцию на двоих. У нас с тобой было бы хоть что-то принадлежащее нам обоим…