Виль Липатов - Шестеро. Капитан «Смелого». Сказание о директоре Прончатове

Узкая пешеходная дорожка темной чертой уходит вверх между соснами, освещенными высоко поднятыми лучами фар. Трактористы негромко совещаются. Гулин в расстегнутой на груди телогрейке, из-под которой видна голубая майка, говорит громко:

— На сторону пойдем — сядем, это как пить дать! — Глаза Гулина вспыхивают в свете фар. Он требовательно кричит: — Тащи топор! Эй, кто там, тащи топор!

Только сейчас Сашка видит перед радиатором головного трактора толстое дерево. Темными щупальцами тянутся вверх длинные корни с застывшими комочками земли, глубоко в снежный наст дороги ушло дерево, но трактор, промяв колею, не мог перелезть через него. Сашка видит на коре следы гусениц. «Молодцы! — восхищенно думает он, представляя, как машина почти вертикально ползла на дерево. — Это, верно, Гулин», — продолжает думать Сашка. Старший Захаренко приносит топор. Гулин сбрасывает телогрейку, плюет на ладони.

— Хэк! Хэк! — выдыхает тракторист.

С другой стороны дерева появляется Калимбеков, тоже с топором в руках. Выждав секунду, он заносит топор над головой, и они работают словно кузнецы, поочередно нанося удары.

«Хэк! Тук! Хэк! Тук!» — гремят удары. Мелодично поет сосна.

Сашка, не отрываясь, смотрит на Гулина с завистью, и сожалением, что это не он в одной лыжной куртке, со сдвинутой на затылок шапкой стоит у дерева с топором в руках. Он в такт ударам притоптывает ногой, оглядывается на товарищей — слева от него молча стоит Свирин, рядом, прислонившись к радиатору, замерли братья Захаренко, равнодушно смотрят на работающих, пощелкивая орехи. Свирин скручивает самокрутку, чиркает спичкой — в ее свете видно побледневшее, усталое лицо.

— Чья очередь? — громко кричит Гулин и бросает топор. От него валит пар, по лбу текут крупные капли пота. — Чья очередь, бери топор!

Братья Захаренко переглядываются, пожимают плечами, потом равнодушно отворачиваются друг от друга.

— Да ладно, — наконец говорит младший брат и берет топор. — Ты не торопись, человече, — продолжает он, обращаясь к Калимбекову, который, не останавливаясь, быстро и ловко работает топором. — Сбавь ходу, не на свадьбу, человече…

Захаренко медленно и лениво поднимает топор и двумя неторопливыми, рассчитанными ударами вырубает из ствола огромный кусок. Калимбеков кричит:

— Молодца, дело мастера боится!

— Добрый плотник! — восклицает Гулин и похлопывает младшего Захаренко по плечу.

Старший брат снисходительно цедит сквозь зубы:

— Приходилось работать, приходилось… А ну, покажь, Гришко, им, як дело делают, покажи, брате…

— Показал бы, да нечего, — отвечает младший Захаренко, и в этот момент сосна с треском провисает. — Вот и ладно!..

Сашка вскакивает в кабину, садится за рычаги управления. Калимбеков укоризненно цокает языком:

— Зачем торопишься, ночь длинная, под утро сядешь. Спи лучше, отдыхай!

— Отдохнул, дядя Рахим, — отвечает Сашка, — отдыхайте вы!

Он прибавляет газу, выжимает сцепление. Дернувшись, машина трогается с места.

Третий год работает Сашка трактористом, но все еще не может привыкнуть к чувству, которое передается к нему от машины через металл рычагов. Чутка и послушна многотонная машина, ласково отзывается на легкое движение тонких Сашкиных рук: то грозно воет мотором, то нервно вздрагивает железным корпусом, как лошадь после пробежки, и кажется ему, что сила машины — его сила. Он ощущает ее пальцами, всем телом, и, когда машине тяжело, Сашка напрягается, подается вперед, подталкивает трактор, шепчет: «А ну, давай, давай, голубчик!» И облегченно вздыхает, когда мотор прерывает тяжелый вой: «Спасибо, голубчик!»

Машина круто поднимается на большой подъем. Сашка привстает с сиденья, вытянув голову на тонкой нежной шее, смотрит вперед в чернильно-черную мглу. Сашка сам не знает, по каким предметам ориентируется, как находит дорогу, он чувствует ее всем телом, всей машиной, и руки быстро передвигают рычаги, регулируют газ.

— Ничего, пока ничего, — одобрительно говорит Калимбеков и откидывается на мягкую спинку сиденья. Засыпает он быстро, но во сне беспокойно разговаривает, двигается, скрипит зубами.

Сашка прикрывает его ноги тулупом, и от этого ему самому становится уютно, тепло. Он ведет машину дальше и думает о себе как о постороннем. В думах о себе Сашка совсем не такой, какой есть на самом деле, — в думах он высокий, уверенный, черноволосый, чем-то похожий на Гулина. И этот человек не Сашка — по-своему мудро и строго относится ко всему тому, что делает и говорит Сашка Замятин.