Павел Нилин - Впервые замужем. Рассказы

У Веры Тимофеевны в буквальном смысле подкосились ноги. Она присела тут почему-то не на стул, а на низенькую табуретку.

И в это время услышала резкий звонок, показалось — незнакомый, дребезжащий, настойчивый, тревожный. Но это звонили у двери — раз и еще раз.

Вера Тимофеевна пошла открывать и долго не могла отодвинуть простейший засов, который открывала каждый день. Наконец он отодвинулся со щелчком.

В дверях стояла Людмила Федоровна.

— Извини, Верочка, что я так врываюсь, но мне очень срочно надо. Я на одну минутку. Возьму до завтра Плеханова, третий том, и уйду сейчас же. Не удивляйся, я буду с ним отчасти полемизировать. Надо немного освежить цитаты. Я сейчас же уйду. Не сердись…

— Можешь и не уходить. Можешь, что хочешь, — слабым голосом сказала Вера Тимофеевна. И вдруг вскрикнула: — Боже мой, что же делать?

— А что? Что-нибудь случилось?

Людмила Федоровна по-черепашьи вытянула из воротника маленькую голову, в модном пышном парике, поправила модные же, во все лицо очки. И уже через мгновение, как говорится, разобравшись в обстановке, начала причитать:

— Как же ты могла, Веруся, позволить себе такое? Ведь года еще не прошло. И тут его портрет. Я этого совершенно не могу понять. Это, мало сказать, аморально. Это чудовищно. Я никогда, никогда не пойму…

— Если можешь, помолчи, — попросила Вера Тимофеевна. — Надо что-то делать…

— Надо позвонить Инге Вяловой, — сказала Людмила Федоровна, называя Ингу по фамилии, как называла ее смолоду еще в общежитии. — Это лучше всего. Все равно этого нельзя скрыть от Инги. Надо позвонить.

— Я не могу, — призналась Вера Тимофеевна. — Ну что я ей скажу?

— А ничего не надо. Разреши, я сама, — предложила Людмила Федоровна. Инга, — сказала она в телефон, — извини, что я звоню в такое позднее время, но ты должна немедленно приехать к Верочке Беликовой. Тут что-то произошло. Но это разговор, ты понимаешь, не для телефона. Что-то совершенно чудовищное произошло. Я не могу назвать…

Инга Вялова приехала раньше, чем можно было ожидать. Запыхавшаяся, в расстегнутом пальто, она вошла в переднюю, увидела бледную подругу свою Верочку, как обычно, крепко ухватила ее за щеки, поцеловала в губы:

— Ну, выкладывай, красотуля, быстрее, что у тебя тут стряслось?

— Да это не только у нее, как ты выражаешься, стряслось, — заметила, не могла не заметить — Людмила Федоровна.

Но Инга Вялова будто не видела ее, не хотела видеть, сняла, повесила пальто на вешалку, пригладила двумя ладонями седеющие волосы.

— Ты понимаешь, Инга, что случилось, — я встретила на улице Дмитрия. Ну, на Суворовском бульваре. Пригласила к себе. Потом стала звонить, чтобы ты приехала. Но Тереза Бенедиктовна мне сказала…

— Короче. Где Димка? — вдруг оборвала подругу Инга. — Он умер?

— Но ты понимаешь, — снова заговорила Вера Тимофеевна. — Ты должна понять…

Инга снова ее оборвала:

— Я ничего не понимаю. И никому ничего не должна. Где он?

— Да проведи ее наконец в спальню, — опять вступила в разговор Людмила Федоровна. Она теперь как бы издали наблюдала этих двух несчастных женщин, стоя у книжной полки.

В спальне Инга бросилась к мужу. Она тормошила его как живого, хотя сразу ясно было, что он уже неживой.

— Это тромб. Он же весь посинел — и лицо и шея. Это, конечно, типичная эмболия, — как бы самой себе объяснила Инга или еще кому-то, кто незримо присутствовал здесь или должен был присутствовать. — Это ему всегда угрожало. Но дело все-таки не в этом…

А Вера Тимофеевна непрерывно говорила:

— …Мы пили чай. Вдруг Дмитрий почувствовал себя нехорошо и захотел прилечь. Я провела его сюда. Я, конечно, испугалась и провела его сюда. Тем более он все время был взволнован…

— И ты что же, — сузила глаза Инга, — стала ему помогать раздеваться?

— Нет, он сам. Но ты понимаешь…

— Я понимаю только одно, что лгать не надо, — тихо, почти шепотом сказала Инга. — Никогда, ни при каких обстоятельствах не надо лгать. Это стыдно и подло. Все может быть у нас прекрасным, все может быть у нас прекрасным, — повторила она громко, — если мы никогда не будем лгать…

— Что может быть прекрасным? Подумай, что ты говоришь, Инга, — вдруг сказала Людмила Федоровна, заглядывая в спальню с уже найденным томом Плеханова. — Ведь ты пойми — умер твой муж, а ты…

— А ты, ханжа, помолчи, — приказала Инга. И, зачем-то опустившись на колени, стала закрывать веки покойного, говоря опять же очень тихо: — Ох, Димка, Димка, сукин сын, шалун мой несчастный, мой глупый медведь. Сколько раз я тебя выручала. Сколько раз. И вот — выручить больше не могу. Не в силах. И все-таки… Все-таки выручу — срама не будет. Верочка, где у тебя телефон?