Встал из-за стола легче, чем вчера — уже не опираясь о стол. И казенная нога его не скрипнула и не лязгнула. Если не приглядываться, так, пожалуй, и не заметишь, что он на казенной ноге.
А я и не приглядывалась. Я смотрела на его лицо, на глаза, вдруг вспыхнувшие то ли злобой, то ли радостью.
— Вы, Тонечка, может быть, думаете: вот человечек толкует об удаче, а сам живет возле свалки. И находится при одной живой ноге. И тем более — в преклонных годах, когда эта, как говорил наш капитан. Мадам с косой уже бродит вокруг него и только подгадывает момент, чтобы скосить головушку ему. Ведь так вы думаете? Сознайтесь…
— Да что вы, господь с вами, Ефим Емельяныч! С чего вы взяли? Ничего-то я такого не думаю, — смутилась я, хотя будто бы и не было причины для смущения.
— Вот это правильно вы выговариваете — Ефим Емельяныч. Вот именно, опять чему-то обрадовался он. — Ведь вокруг меня не только Мадам с косой бродит, а еще много других дам, несмотря что я живу на свалке. И свалка тут ни при чем. Ее скоро уберут. Уже есть решение. Тут садик будет, сквер. И огороды. А женщины, то есть дамы, почему на меня и сейчас внимание обращают? Потому что, если муж умирает, про жену говорят — вдова, а если жена умерла, муж считается все равно жених. И женщины поэтому разные вокруг меня ходят. Ведь женщины — такая нация, они кого хочешь во что угодно вовлекут. А я все-таки, как говорил вам, ловлю удачу. И на двух ногах ловил. И на одной ловлю. И мне нужна подруга жизни не хуже той, что у меня была. Умерла она в позапрошлом году в московской больнице от невнимания медицинского персонала. А у нас еще было двое детей — Котя и Стасик. Но обоих сожрала война, а меня вот только покалечила. И остался я один, как вы заметили, возле свалки, инвалид. Но женщины, несмотря ни на что, атакуют меня как я не знаю кто…
Тут я сама вскипела:
— Да вы что, — говорю, — думаете, Ефим Емельяныч, что и я вроде того что тоже, как бы сказать, набиваюсь…
Правда, всех этих слов мне полностью выговорить не удалось. Он перебил меня с улыбкой, говоря:
— Вы погодите, не горячитесь. Вы послушайте сперва, что я скажу…
— Но я не понимаю, как вы можете, — уже обиделась было я. — И вообще не понимаю…
— Тем более надо послушать, — потрогал он меня за руку.
А рука у него сильная, крепкая. Нет, еще не старик он.
— Я, правда, слышала, что вы странный человек, Ефим Емельяныч, — уже не могла успокоиться я.
А он опять как бы обрадовался:
— Вот и сейчас правильно вы сказали, именно — Ефим Емельяныч. Запомнили твердо и так вот держитесь. А то вот недавно какой случай был. Прибилась ко мне одна женщина, на взгляд симпатичная и в еще небольших годах, лет этак сорок — сорок два. Но только она выпила со мной четвертинку и сразу, с ходу, начала меня называть «Фимой», как будто я кошка или собака. А потом говорит: «Позволь, Фима, я закурю». — «Нет, — подумал я, — у нас с тобой дело не пойдет, шалава. А мне надо, чтобы дело шло, чтобы она, жена моя, ловила со мной удачу хотя бы до часа моей смерти. И чтобы она понимала — что к чему».
Прошелся по квартире, распахнул все окна, вышел на крыльцо.
— Вот глядите, Тонечка, какое солнышко опять вышло. Красота!
И сказал это так, будто и солнышко его собственное, будто он сам придумал его и только здесь оно сияет первозданно для всеобщего удовольствия.
— Ведь я отчего за эту мою хибарку держусь? — будто спросил меня. — Да оттого, что здесь я сам как бы на своем месте. У меня тут и садик и огород. И — гараж.
— Гараж? — невольно переспросила я.
— А как же? У меня в нем машина. — И засмеялся. — Вы не обращайте внимания на мою ногу. У меня машина, дареная от властей, с ручным управлением.
В этот момент кто-то завозился в дощатом сарайчике недалеко от крыльца, рядом с уборной, выкрашенной в две краски, — черную и малиновую.
— А тут у меня козочка Феня, — показал Ефим Емельянович на сарайчик. Вы творожок сейчас кушали. Это от нее, от Фени. У нее и дочка есть Верочка.
За домиком я увидела маленький садик и крошечный огород.
— Швейцария, — засмеялся Ефим Емельянович. — Недавно доктор знакомый, тоже инвалид, ко мне приезжал. Это он сказал. У тебя, говорит, Ефим, тут полная Швейцария. В небольшом масштабе. А это вот мой гараж…
Гараж показался мне похожим на огромный железный ящик темно-малинового цвета.
— Это флотский сурик, — объяснил Ефим Емельянович. — Такая замечательная краска. Я ею и низ машины прокрасил. Только трудно ее доставать…
И вроде пустяк — разговор о краске, но я как-то по-особенному почувствовала себя, будто он сообщил мне о чем-то, о чем сообщают далеко не всем. Такой у него был тон.
Читать дальше