Ахмедхан Абу-Бакар - Избранное. Том 2

Простите, я отвлекся… II вы, наверное, недоумеваете: к чему, мол, рассказывает нам о баранах?!

Что ж, признаюсь перед концом: думаю, что не раз был подобен боевому барану, который не страшится разбить себе голову; да, да, не раз в своей жизни я бился, как боевой баран!

Я — сын князя Уцуми, Мирза — сын конюха, Таймаз — сын лудильщика — стали неразлучными. Впрочем, я больше привязался к Мирзе: Таймаз был занят, он помогал отцу, как говорят горцы, «затыкать не все дырки в посуде». Горбатого, но веселого Арсланбека всегда окружали влюбленные в него ребятишки и наперебой напрашивались хоть чем-нибудь помочь. Лудильщик доверял им раздувать огонь мехами, притаскивать воду, разносить по саклям луженые кастрюли, миски, тазы, кувшины… Только мне ничего не доверял, возражал: «Тебе нельзя! Разве я обжигал бы руки и лицо серной кислотой, когда был бы князем?! А впрочем, княжить не хочу: мне нравится моя работа. Моя посуда блестит, как зеркало, — пусть люди смотрятся. А ты, сынок, ручки испачкаешь; чего доброго — и кислота брызнет, оправдывайся перед князем! Пошлешь отнести посуду, а там собака вырвет зад из твоих штанов, — собака ведь не знает, что ты князь. Нет, сынок, тебе нельзя!» Ребятишки, конечно, слышали и после дразнились: «Цыц, сынок, тебе нельзя! Ведь собака не знает, что ты князь!»… Я скоро стал избегать лудильщика.

Мои родители не препятствовали дружбе с Мирзой и Таймазом, и я допоздна пропадал с ними, чему очень завидовала Хадижа: ее даже в сад не пускали без няньки. А я завидовал Хадиже: прямо на глазах она взрослела, а я, казалось, не менялся, не рос.

Правду сказать, Таймазу и Мирзе не раз доставалось от ребят за дружбу со мной. Особенно издевался Хамадар. Как-то, помню, Мирза перестал приходить; я отправился разыскивать: во дворе он помогал отцу подковывать жеребца.

— Здравствуй, Мирза! — крикнул я, искренне радуясь, что друг цел и невредим.

Он обернулся и что-то буркнул.

— Почему не хочешь встречаться со мной?!

— А что, разве обязан?

— Мы же друзья, жду тебя все время…

— Можешь больше не ждать.

— Почему? Разве я тебя обидел? Больше нет у меня друзей: ты да Таймаз.

— Какой я тебе друг!

— Как не друг? А клятва на мизинцах?

— Барсук ястребу не друг! — возразил Мирза. — Не хочу, чтоб меня обзывали холуем. Не хочу! Ищи себе других! Ты князь, а я сын конюха. Тебе это понятно, а? Я спрашиваю: тебе понятно?!

Тут на глазах Мирзы даже слезы выступили, и я понял, как трудно ему расставаться со мной.

— Ну что ж, прощай, Мирза!

А Исрапил, его отец, и слова не проронил, будто внезапно оглох.

С годами росло чувство отчужденности. Не помню, может, и родители слово за словом вбивали в сознание, что их сын — человек особый и ничего общего нет у меня с теми, с кем я сначала дружил, ссорился, играл и дрался: может, разделила и грамотность — меня учили, а они об этом и не мечтали.

Словом, с каждым годом шире делалась пропасть, разделившая княжеского сына и голодранцев…

Вскоре случилось несчастье: заболели княжеские кони. Лечили, но тщетно; пришлось пристрелить и зарыть. Кто-то пустил слух, что коней заразил сапом Исрапил… Я и сегодня не верю, что Исрапил мог это сделать: слишком горячо он любил лошадей. Но князь-отец уволил конюха. Исрапил ушел на заработки, нанялся чернорабочим к англичанам в Берикее, а месяц спустя привезли его на арбе, покрытым буркой, мертвого… Рассказывали, что на постройке буровой вышки сорвалось бревно… Весь аул сбежался на похороны, и я понял, как народ любил Исрапила.

Мне хотелось подойти к Мирзе, сказать дружеское слово, утешить… Но не подошел.

Чем больше отстранялся от сверстников, от молочных братьев, от товарищей детских игр, тем наряднее я одевался, словно желая подчеркнуть: мол, я не вам чета! Уже не боялся насмешек, всегда мог презрительно ответить: ладно, не завидуй, братец!

Но это лишь пуще обозлило Хамадара. Я уже говорил, что был он совсем одинок и без того озлоблен на всех имущих. Передавали, что в базарный день его левая рука (а Хамадар был левшой) оказывалась то в кармане зазевавшегося торговца, то в корзине с абрикосами; не раз ловили его в погребах, где стояли горшки с йогуртом, или в курятниках, а то и просто в саклях… Если в детстве я кого-нибудь боялся, то разве Хамадара…

По его наущению однажды ребята подстерегли меня в лесу за рекой, окружили, повалили, стали пинать ногами.

— Не бойтесь! — кричал Хамадар. — Бейте сейчас, пока маленький. А вырастет большой князь, — он будет вас бить! Бейте сейчас, потом хоть утешитесь, вспоминая…