Степан Сарыг-оол - Повесть о светлом мальчике

Он легко оторвал меня от земли и посадил на бычка. От прикосновения его рук мне стало весело, я трусцой погнал бычка, а сам думал: «Где ты, мой родной Амырак?..»

Скоро в далекой синей дымке замаячили силуэты Овюрских гор.

На другой год меня снова едва не настигла смерть на том же Тандинском перевале, но и тогда я чудом вырвался из ее когтей. Видно, счастье мое было сильнее.

Зиму я пас овец и коз у дяди Шевер-Сарыга в Южном Амыраке, а когда началось таяние снегов, я должен был перегнать это стадо в Северный Амырак к дяде Баран-оолу, от которого сбежал осенью.

Меня ждал там самый тяжелый труд — весенний сев. С пашни надо было выкорчевать караганник и таволожку, потом хорошо увлажнить землю. Такую работу врагу не пожелаешь!.. Обувь моя из необработанной кожи, вся скореженная — утром натягивать ее мученье. Подойдешь утром к устью оросительной канавы, а там еще лежит толстый желтоватый лед. Надо направлять воду из этой канавы на пашню. Здесь такая обувь, как у меня, бесполезна, смерзается только, лучше ее снять. Сниму, ступлю босиком на землю или в воду — и запрыгаю, как жеребенок, взвизгивая от острой боли. Работаешь, работаешь, потом подбежишь к костерку из сухого помета, сунешь ноги в золу — они даже зашипят, словно мерзлые палки, а жару не чуют. Раньше кожа поджарится, чем услышишь тепло…

Ничем не лучше и боронить. Волы так устают, такие слабые после голодной зимы, что, бывает, бьешь их, бьешь изо всей силы палкой, а они лягут и лежат. Даже у вола иссякают силы, а ты, серенький, тощий мальчишка, все держишься…

Ну так вот, когда я погнал стадо к Баран-оолу, мне посчастливилось найти попутчиков. Это были двое молодых мужчин с грузом дусдагской соли на быках и еще отец с сыном, перегонявшие свое стадо.

Была пора распутицы. В долине снега уже сошли, а в верховьях рек снег еще не таял, хотя вода под настом уже проснулась. По склонам, пригреваемым солнцем, к вечеру неслись потоки воды, увлекая с собой песок и камни. Нам предстояло то и дело переправляться через такие потоки. Случалось, овцы проваливались сквозь корочку льда, обледеневали. Ягнят приходилось переносить на руках, а когда руки уставали, я переносил их на шее.

Однажды мы решили сделать привал пораньше, потому что за день совсем выбились из сил. Ночлег мы устроили на освободившейся от снега полянке, окруженной густым ельником. Стадо наше тут же легло.

После чая отец моего приятеля сказал, что нам придется следить за костром, чтобы к стаду не подошли звери. Мы взяли горящие головни от костра, отыскали сухостойное дерево на опушке ельника и развели костер. Усталое стадо спало неподалеку, мы, мальчишки, сидели у костра, пели, разговаривали. Было нам тепло и хорошо. Когда время перешло за полночь, мой приятель сказал, что надо установить дежурство и тоже поспать. Завтра опять предстоял трудный день. Я согласился дежурить первым: приятель был старше.

Небо на востоке уже посветлело, когда я отважился разбудить его. Он с трудом поднялся, осмотрел небо и недовольно сказал:

— Ложись, ладно.

Поежился, протянул руки к костру, покряхтел совсем как взрослый усталый мужчина. А я лег спиной к огню, как это делали настоящие охотники, и мгновенно заснул.

Сквозь сон я почуял что-то страшное, точно гора на меня опрокинулась, хотел вскочить — и не смог. Что-то чудовищно огромное тяжело вдавливало меня в землю. Я потерял сознание. Очнувшись, услышал шум и крики, услышал близкий треск пламени и укусы его на своей спине и ногах. Я завопил что было мочи. До моих ушей донесся голос старика:

— Он здесь, кричит еще. Стволом придавило.

— Горю! Горю заживо! — плакал я.

— Тащите войлоки с бычьих вьюков, — засуетился старик. — Накроем его. Эве, эве, охрани его от огненной смерти!.. Войлоки мокрые, огонь теперь не доберется до него.

Меня накрыли войлоками, люди побежали в лес за снегом. Но теперь меня душил дым, я снова заплакал.

— Может, у него кости целые остались, надо попытаться вытащить! — уговаривал людей старик. — Кричит, значит жив еще.

— От пояса до пяток он весь под деревом. Я руку пытался просунуть, рука не лезет, — отвечал ему кто-то из наших спутников. — Такое огромное бревно, да еще сучьями в землю ушедшее, и медведю не по силам шевельнуть. А что мы вчетвером сделаем? Пошевелим — еще сильней его придавит.