Игорь Муратов - Окна, открытые настежь

— Что же именно? — вежливо поинтересовался Виталий.

— Мода, — развел Микола Саввич руками. — Эффектная модная поза. Нас, мол, хвалят, а нам — как это вы теперь любите говорить? — «до лампочки». Я места себе не мог найти, так беспокоился, когда ты стал старшеклассником… Мне не хотелось навязывать тебе жизненную дорогу… Ты избрал ее сам. Я, признаться, не ожидал, что ты так трезво и благородно посмотришь на свое… гм… призвание. Но избрать путь — это еще не все. Надо не сбиться с него. Заслужить уважение людей… И когда я сегодня прочитал в газете… Когда убедился, что мой сын…

Виталию хотелось курить. Но попробуй закури — отец сейчас же выпросит сигарету. Он вздохнул, потарахтел спичками в кармане.

— Откуда же этот скепсис? — Микола Саввич громил его теперь из угла. — Откуда этот протест… раздражение, когда вещи называют их именами? У меня за плечами пятьдесят один год, и, представь себе, до сих пор я не могу забыть, что советская власть из меня, батрацкого сына, сделала… гм… дала мне образование. Да, да! Помню об этом с благодарностью и не стыжусь, а вы… («О, риторическое множественное число!» — вздохнул Виталий), а вы позволяете себе задирать носы, когда партийная пресса отмечает ваши заслуженные успехи. Подчеркиваю: заслуженные! Потому что знаю, это действительно так.

«Старику необыкновенно повезло в жизни, — подумал Виталий. — В моем лице он имеет феноменально терпеливого сына… И что за причина: если говорит о Мериме или о сонетах Шекспира, откуда только берутся свежие слова! А как начнет мораль читать — профсоюзный дьячок да и только!»

— Десятки тысяч юношей и девушек, — все еще стоя в углу, продолжал Микола Саввич, — на Севере… на целине работают не покладая рук. Их не обвинишь в нескромности. Однако они искренне довольны, если их труд отмечают.

— И я, я тоже доволен, — потерял наконец Виталий терпение. — Кто тебе сказал, что я безумно радуюсь, когда меня ругают? Неужели так страшно, что мне не нравится именно эта статья?

— Разрешите поинтересоваться, — ядовито спросил Микола Саввич, — чем же именно? Разве она не правдива? Между прочим, корреспондент, собирая материал, беседовал не только с тобой…

— Ах, вот оно что! — Виталий с укором посмотрел на отца.

— Чему ты удивляешься? — смутился тот. — Разве он не имел права расспросить о некоторых вещах отца?

— Таким образом, — Виталий поднялся с дивана, — трогательный абзац о том, как русый юноша посмотрел на отца своими чистыми голубыми глазами и заявил, что хочет закалиться на заводе в труде, результат твоей биографической справки?

— Ну… художественная сторона — это, так сказать, личный вкус автора, — еще больше смутился Микола Саввич, — а фактический материал…

— Тогда возражений нет, — торжествовал Виталий. — Все верно. Пошел я после школы на завод? Голубые у меня глаза?..

— Да хватит тебе, — взмолился Микола Саввич.

— Нет. Я серьезно, — дразнил отца Виталий. — Разве может вызвать сомнение статья, в которой так точно обозначен цвет глаз основного героя?

— О чем нам тогда говорить! — с горечью воскликнул Микола Саввич. — Если ты все, абсолютно все опошляешь иронией!

Виталию стало жаль отца.

— Видишь, папа… в статье сказано про ребят из моей бригады. Что я к ним отношусь как старший брат, отдаю все свободное время на повышение их культурного уровня и т. д. и т. п. Оно вроде бы и верно. А написано как? Нам теперь стыдно в глаза друг другу смотреть. Словно нашими отношениями отныне руководят не натуральные чувства, а рецепты, продиктованные в очерке. И нам теперь надо все время оглядываться на эту писанину… Подделываться под указанные в ней «прообразы»… О живых людях так не пишут.

Микола Саввич смолчал. Он был бы согласен с Виталием, если бы речь шла о нем самом. Для сына же ему хотелось немножко славы.

Женю до конца рабочего дня не оставляло гнетущее чувство. Еще ночью она решила, что пойдет к брату и выяснит все. Вчера Борис должен был прийти попрощаться. Он надолго уезжал проводить какие-то очень важные опыты. А вместо проводов получилось такое, что ни она, ни мама, ни Зоя не спали всю ночь.

Пришел отец, сказал, что был у Бориса, поссорился с ним и чтоб Бориса не ждали — он ему больше не сын, знать его не желает. И такое на Борьку наговорил — невозможно поверить. А как же не верить отцу?

Неужели правда, что Борис начал вмешиваться в какие-то папины дела, чуть ли не допрашивал его, как на следствии, а когда тот попробовал защищаться, вышел из себя и назвал отца негодяем? Это их-то отца, который вечно занят по горло и все же успевает обо всех позаботиться, расспросить, что и как! С тем же Борисом сколько возился. Не только в детстве, а вот совсем недавно, когда они с Ирмой на новую квартиру переезжали, отец почти все книги перетаскал им на четвертый этаж, балконные двери пригнал, да и вообще разве можно перечислить все, что для них делает отец!