Евгений Гущин - Дом под черемухой

Семен вздохнул и стал искать сигареты. Было тихо, сумеречно. В раскрытом темном окне загорелась зеленая звезда. А может, и не в доме дело? А в чем-то другом? В чем же?

Семен поднялся, прошелся по комнате, прислушиваясь к чужому скрипу половиц. Не зажигая света, покурил. Потом нашел на полке краюху хлеба. Пожевал, не чувствуя вкуса, и положил на место. Усмехнулся. Любил он раньше съесть кусок круто посоленного хлеба с водой. С детства привык. Да только давно он не пробовал хлеба с водой.

Снова закурил и стал ходить по комнате, прислушиваясь к себе, к своим думам. Вздрогнул, когда тоненько звякнуло стекло в окне. Понял: Игорек. Но не позвал сына, ни словом не напомнил о себе.

Глубокой ночью пришел Игорек и включил свет. У Семена даже глаза резануло от неожиданной яркости.

— Ну, — спросил он тихо. — Все?

— Все, — так же тихо ответил Игорек.

— Быстро ты с дровами управился.

— А мы с Кузьмой на лошади. Он мне и стеклить помог, — заторопился Игорек, боясь, что отец не поверит.

Но тот поверил. Подошел к сыну, долго рассматривал его усталое, возбужденное лицо и вдруг притянул к себе, поцеловал в солоноватую от пота щеку и тут же вышел во двор…

Ираида приехала с Долговыми утром. Вошла она во двор с видом измученного, но сделавшего свое дело человека. На немой мужнин вопрос только с облегчением махнула рукой: все, мол, развязалась. И он не стал выспрашивать подробности. Было хорошо слышно, как весело переговаривались соседи в своем дворе, значит, довольны. Ну и слава богу.

Выставленную в избе раму Ираида не заметила, а рассказывать о случившемся вчера Семен не стал. У них с сыном на этот счет, как ему казалось, была молчаливая договоренность, и нарушать ее было нельзя.

Ираида позавтракала, вышла в огород и вдруг позвала мужа:

— Семен, иди-ка сюда!

Семен встревожился, торопливо пошел к ней.

— Посмотри. Что это такое?

Подбоченясь, Ираида стояла над морковной грядкой и недобрыми глазами показывала вниз, на резную ботву, под которой в трещинках земли угадывались крупные, возросшие на щедрой поливке морковины.

— Ну как что… Морковь вроде? — произнес Семен неуверенно. Строгий тон жены сбивал его с толку.

— Сама вижу, что не репа. Грядка-то полотая. Ты полол?

— Нет, не я, — быстро сказал Семен.

— Может, Игорек?

Ираида повернулась к строящемуся дому, где на крыше мирно сидели Игорек с Кузьмой.

— Игорек? — позвала она. — Ты грядку полол?

— Нет, мама! — крикнул тот, поспешно отворачиваясь к Кузьме и громко стуча молотком.

— Значит, кто-то прополол без нас, — значительно проговорила Ираида. — Вон даже на дорожке вялая травка кучкой лежит. Кто бы это мог? Святой дух?

— Откуда я знаю, — отмахнулся Семен. — Может и он.

Ираида снова обернулась к сыну.

— Петровна приходила? — спросила она.

— Приходила, кажется, — отозвался сын.

— Понятно. Это она, — отрешенно сказала Ираида.

— Ну и что? — спросил Семен. — Чего особенного-то? Ты ей сама говорила — приходи, мол, когда захочешь.

— А кто ее просил полоть? Мы что, сами без рук? Знаешь, милый мой, не нравится мне это. Чего она хозяйничает в чужом дворе?

— Может, она помочь хотела, — попытался сгладить Ираидину суровость Семен. — А ты и напустилась.

— Не нужна нам помощь. Сами обойдемся. Просто мне неприятно, что без нас тут хозяйничают.

«Знала бы ты, что тут было, так и про грядку бы не вспомнила», — подумал Семен, влезая на крышу и радуясь про себя, что его с сыном связала тайна. Не порвалась бы только эта ниточка…

Дача, неожиданно для него самого, захватила Семена. На работе ему приятно было думать, что в пятницу ехать в Залесиху. Подумает об этом — и теплая волна плеснется в сердце. Он заранее представлял, как они с Ираидой выйдут из электрички и пойдут мягкой проселочной дорогой, по которой идти — одно удовольствие. И такое умиротворение войдет в душу от вида крепких, высоких сосен, от яркой зелени, от щебета птиц, что и выразить нельзя. Легко и светло будет в душе оттого, что все городские заботы как бы останутся за порогом леса. В деревне его ждут новые заботы. Они не тяготят, а наполняют тихой радостью, и лишь увидит он из электрички в окно свою станцию, ладони уже заранее зудят, предчувствуя шероховатую теплую плоть топорища, молотка или другого инструмента, которым можно тесать, пилить, долбить, подчищать или красить. Этот зуд подгоняет его, торопит, и он невольно убыстряет шаги, пока Ираида, которая всегда устает быстро, не одернет его.