Семен Бытовой - Поезд пришел на Тумнин

— Спешу, Николай Павлович, спешу! — сказал на ходу Бисянка-младший и вышел.

— Хороший мальчик! — заметил Николай Павлович и посмотрел ему вслед. — Очень начитан.

За завтраком он, между прочим, сказал что, возможно, в этом году поедет в Москву. Вот уже скоро восемнадцать лет, как Сидоров почти безвыездно живет в Уське, если не считать нескольких поездок в Хабаровск.

— Отпускаем детей на каникулы, а они обратно в интернат приходят. Не хотят дома жить. Привыкли к коллективу, к строгому распорядку дня. Ну вот, значит и летом ими руководить надо.

Николай Павлович разливает чай. Отпив глоток, он ставит стакан на блюдце и прикрывает его ладонью.

— Да, и летом у нас немало хлопот. Интернат — сложное хозяйство. При школе имеется довольно большое опытное поле. В условиях Севера, где очень капризна погода, такие культуры, как соя, ветвистая пшеница, просо, требуют заботливого ухода. И не только хозяйство. А культурный досуг ребят, игры, физкультурные соревнования, путешествия в тайгу, пионерские костры... Прекрасная молодежь выходит из нашего интерната! Видели Васю Бисянку? Или вот Утю Тиктамунку...

Николай Павлович рассказывает, что когда он с женой приехал в Уську, орочи не только не занимались сельским хозяйством, они в глаза не видали ни овощей, ни картофеля, ни хлебного колоса.

— А сегодня нет ни одного двора без огорода. Более того, в нашем колхозе, который так и называется «Ороч», огородное хозяйство занимает много гектаров.

— Где еще, кроме Уськи, живут орочи?

— Все здесь. Весь народ. Триста человек. Народ, конечно, маленький, но путь он прошел за годы советской власти большой. Вот поживете — увидите, какими сегодня стали наши орочи.

Николай Павлович подходит к шкафу, достает несколько толстых старых тетрадей.

— Поинтересуйтесь. — Он дает их мне. — Это записи, которые я веду с первого дня нашего приезда в стойбище. Здесь вся история орочей, здесь и вся моя жизнь, если хотите. Мы приехали сюда с Валентиной Федоровной совсем молодыми людьми. А ведь мне уже за пятьдесят.

Николай Павлович устремляет на меня свои большие голубые глаза, в которых светится добрый, ясный огонек. И, видимо, скромность заставляет его поспешно добавить:

— Никакого подвига мы, понятно, не совершили. То же сделали бы на нашем месте и другие. Мы учили не только детей, пришлось учить и взрослых. Ведь мы были в то время не просто педагогами, но вообще почти единственными представителями нашей партии и советской власти в стойбище. Мы несли ответственность за судьбу этого маленького народа, в прошлом забитого, жестоко эксплоатируемого царскими чиновниками, скупщиками, спиртоносами, японскими мошенниками и кем только хотите. От голода, от болезней в царские времена вымирали целые стойбища, бесследно исчезали целые роды. Нужно было сохранить орочей, помочь им строить новую жизнь. Разве могли мы, русские, советские люди, стоять от такого святого дела в стороне!..

Николай Павлович поднялся, прошелся по комнате от стены к стене и снова подсел к столу. Он волновался. Хотя общие тетрадки были довольно объемисты и в них записано было, видимо, очень многое из пережитого, наблюденного Николаем Павловичем, но это ведь не более, чем записи, все-таки...

— Знаете, — сказал он вдруг, словно разгадав мои мысли, — почерк мой неразборчив. Спрячем тетради. Лучше всего встретимся с живыми людьми. Они почти все тут. И ученики и взрослые. Правда, старики не очень разговорчивы, но я помогу.

На кухне послышалась какая-то возня.

— Кто там? — спросил Николай Павлович и, не получив ответа, быстро прошел в кухню.

— Сколько раз я говорил — не нужно этого... — почти умолял он кого-то.

— Ладно, Николай Павлович, чего там... Сазан живой. Сам в сети попал. Жарить можно, уху можно, конечно. Зачем не нужно?

Нетрудно было догадаться, с кем воюет Николай Павлович.

— Я ведь сто раз говорил, Терентий Иванович, я всем вам говорил, чтоб ничего не приносили, — более решительно сказал Николай Павлович.

— Говорил, конечно, чего там... — все тем же равнодушным тоном отвечал уже знакомый мне Бисянка-отец. — Можно, конечно, заливной сделать. Совсем сазан свежий. Ну, я пойду, однако. До свидания, Николай Павлович.

Николай Павлович вернулся в комнату и беспомощно развел руками.

— Просто не знаю, что с ними делать. Приедут с охоты — несут, рыбы наловят — несут, соберут ягоды — опять несут. Валентины Федоровны нет, она бы его отчитала.

Он распахнул окно и позвал орочку Феклу Ивановну, старшую повариху интерната.