Дмитрий Ерёмин - Перед прыжком [Роман]

Во время одного из таких разговоров он предложил:

— Не согласитесь ли вы, Ян Эрнестович, доложить этот вопрос на заседаниях СТО и Политбюро? Директор завода ваш земляк, поэтому неплохо бы встретиться и с ним, поговорить напрямик. Я бы даже сказал, в известной мере посоветоваться. Во время нашей встречи в Петрограде Круминг показался мне человеком вполне лояльным, здравым…

И встреча Рудзутака с Крумингом состоялась. В кабинете заместителя председателя ВСНХ Богданова они вначале присматривались друг к другу. Потом стали все чаще ловить себя на том, что в голосе, в общем облике собеседника, — с одной стороны, холеного и вместе с тем не кичливого иностранца, с другой, кое-как одетого русского комиссара, — чудится что-то давно забытое, но знакомое, что-то даже по-своему дорогое. Наконец Рудзутак, не выдержав, осторожно спросил:

— Простите, пожалуйста… вы не родственник Крумингов с хутора из-под Риги?

— А вы не Ян… извините, забыл фамилию? — вопросом на вопрос с улыбкой ответил тот.

— Рудзутак.

— Бывший работник с хутора господина Цуани?

— А вы тот самый, простите, Николас?

— Именно я! Тот самый! — весело откликнулся Круминг. — Я вас, пожалуй, сразу узнал…

И, к удивлению Богданова, вместо продолжения деловых переговоров из уст обоих хлынули как волна расспросы, ответы, веселые шутки, воспоминания.

Оказалось, что Круминг родился и провел детство на отцовском хуторе недалеко от Риги, рядом с хутором Цуани, где Ян Рудзутак с детства батрачил вместе с отцом и откуда он, избитый хозяином «за нерадивость», шестнадцатилетним парнем пешком ушел в Ригу — искать счастливую долю. Не раз в юные годы они встречались в поле между хуторами и на усадьбе Николаса, которому было скучно летом без сверстников. Теперь эти встречи вспомнились, и Богданов с невольной улыбкой прислушивался к тому, как всегда невозмутимый, несколько мешковатый Ян Эрнестович и элегантно одетый директор американского предприятия Николас Круминг с необычной для латышей горячностью, смеясь, нередко перебивая друг друга, вновь и вновь вспоминали свою хуторскую жизнь.

Круминг помнил и случай с отбившейся от стада коровой, из-за которой хозяин Цуани избил юного Яна, а тот после этого на другой же день ушел в город: такие события в скудной новостями замкнутой хуторской жизни помнились долго, тем более что в то лето скучавший от безделья студент Николас лишился умного собеседника…

Жизнь развела их по разным дорогам. Юношу Рудзутака в Риге встретили безработица, полуголодное и бездомное прозябание. К счастью, в конце концов удалось поступить на инструментальный завод одной из частных рижских компаний. Здесь он нашел таких же, как сам, бедных, но сильных духом людей, приобщился к индустриальному труду, испытал великую силу классового единства в год первой русской революции, стал коммунистом.

Иначе сложилась судьба Николаса Круминга. К тому времени, когда Ян покинул хутор Цуани, Николас учился в Петербургском технологическом институте. А два года спустя, исключенный из института за то, что под влиянием минутного порыва примкнул к студенческой демонстрации протеста против расстрела рабочих-манифестантов, уехал по совету отца заканчивать образование в Германию. Отец вскоре умер, хозяином хутора стал старший брат Лаурис, и Николас — молодой инженер, полный надежд и сил, решил искать свое счастье в Америке.

Оно далось ему в руки не сразу. Пришлось ловить его и в засыпанном угольной пылью Питтсбурге, и на фабрике Ларкина в Буффало, и у Форда в Детройте, в других городах. В конце концов он нашел свой «шанс» на заводе сельскохозяйственных машин Мак-Кормика и Диринга. Начал он здесь простым рабочим. Потом занял должность сменного инженера. И уж затем — стал помощником главного технолога.

Немалую роль во всем этом сыграли сдержанно-почтительные манеры, приятная внешность рослого голубоглазого блондина, энергия знающего дело специалиста. Мак-Кормик выделил его среди других инженеров, и не удивительно, что именно на Круминге остановился хозяйский выбор, когда завод был куплен «Международной компанией жатвенных машин в России» и потребовался квалифицированный, знающий русский язык и российские условия жизни руководитель предприятия, на прибыль от которого компания возлагала большие надежды.

К жизни в России он постепенно привык. Две его девочки учились в местной поселковой школе. Жена с удовольствием занималась музыкой с детьми служащих и рабочих завода, нередко выступала в клубе в серьезных концертах. И, сравнивая эту новую разоренную войнами Россию с богатой, самодовольной Америкой, где сильные мира сего предпочитают лишь говорить о христианских заповедях добра и мира, а делать совсем иное, — Круминг все чаще ловил себя на том, что в красной России, увлеченной, может быть, утопической, но великой и благородной идеей «свободы, равенства и братства», ему и его семье в нравственном отношении лучше, чем в Чикаго. И хотя дальше таких вот общих «крамольных» мыслей он не шел, все же не без удовольствия думал о том, что, если бы он изъявил желание перейти на службу к большевикам, ему охотно дали бы здесь вполне достойную должность на любом предприятии, пусть работающем пока кое-как, но все говорит за то, что деятельные большевики выйдут в конце концов победителями из разрухи. Выдвинута же Лениным идея электрификации всей страны? Только выскажи желание, только согласись, и ты сможешь, начав с нуля, своими руками довести производство на каком-нибудь крупном заводе до уровня… да, вполне возможно, что и до уровня американской промышленности!