Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

Широкая, в два пальца, губа татарина вздернулась, да так и застыла в хищном оскале. Артюха дышал, как запаленная лошадь.

До полуночи просидели Артюха с Гарифуллой над планом, так ничего и не придумали. Ползутину говорить об этом Артюха не советовал, — много запросит; об учителе и речи быть не могло. Поискать разве аптекаря в городе? А что? Аптекари, они разным языкам учены. Старикашку какого-нибудь со старорежимной бородкой… Можно и с Вахромеевым окольный разговор при случае завести. Человек образованный.

Молчком еще один самовар чаю выпили. Гарифулла всё поглядывал на Артюху с опаской: не напрасно ли в мыслях своих открылся? Перед тем как шапку надеть, и уже от порога, погрозил узловатым пальцем:

— На шесна. Ты мина знаишь: Гарифулла никогда обман ни делал. Я тебя тоже знаю. Всё знаю…

Уехал Гарифулла, увез под рубахой заветные неразгаданные строки. Может, там миллион закопан. Вот тебе и неграмотный татарин — сто очков дал вперед бывшему волостному писарю. Попробуй усни после этого!.. «Гот мит унс»! А ведь это про золото! Сдохнуть на месте и лопни мои глаза!..

Дня через два уехали из Каменного Брода городские комсомольцы. Растревожили, разворошили они деревню. Половина туда, половина сюда. Только теперь уж не по улицам, не Озерная против Верхней, — всё перемешалось.

В это же время Николай Иванович вдвоем с председателем сельсовета в город съездили, выхлопотали в лесничестве делянку: школу новую по весне строить решили. Вахромеев делянку отвел за Константиновкой, летом туда не пробраться. Верочка собрала парней. С пилами, с топорами на неделю ушли из деревни пешком. И Верочка с ними, и Мишка Кукушка с гармонью. Заниматься с неграмотными осталась Маргарита Васильевна.

Бревна возили миром. Тот же Артюха расписал по три кубометра на двор, у кого пара коней — тому больше. И опять Денис воспротивился, подбивал не ездить и Андрона:

— У нас некому в школу ходить…

Андрон не послушал соседа. За неделю три раза съездил. Дело мирское, мало ли что своих школьников нет! Когда уезжал с выруба в последний раз, отдал Верочке свои овчинные рукавицы — огромные-преогромные. Увидал, что та в перчатках. Буркнул в заиндевевшую бороду:

— Сидела бы ты, птаха, дома. Экая стужа, а она, видишь ты, в чем! Бери, чего тут! Возвернешься — пришлешь с братишкой.

Взяла Верочка рукавицы, рука в них по локоть уходит, и тепло, как в печурке. Ни с того ни с сего припомнился ей тот вечер, когда активист Артюха привез Маргариту. Сам в огромном тулупе, в полушубке и в валенках, а та в ботиночках рваных. И подумала, что Андрон так бы, наверно, не сделал.

В это же время Артюха ужом извивался перед Маргаритой Васильевной. Под избу-читальню ей отвели уголок за перегородкой в доме, где сельсовет размещался. Секретарь зашел будто бы на минутку, глянуть хозяйским глазом, как оно тут получилось. Может, прислать мастеров — полки приладить покрепче, стол сколотить понадежнее, чтоб не шатался. Спросил, как у нее с деньгами и не надо ли чего-нибудь привезти из Константиновки, — подводы ведь каждый день приходится наряжать.

— Теперь-то вам тут куда с добром! — восторгался Артюха. — Таких-то хором и в волости нету. Всё честь по чести, как в городе. А ведь не упрись я на том заседании, не видать бы вам, дорогуша, этого расширения.

— Это вы о каком заседании говорите, Артемий Иванович? — спросила его Маргарита Васильевна.

— Да о том, когда на ячейке решали, кому эту половину дома отдать. Я говорю, что, мол, изба-читальня у нас ни на что не похожа, потому и народ туда не идет, а Николай-то Иванович в свою сторону тянет, У меня, говорит, не квартира стала, а заезжий двор. День-ночь от мужичьего кислого духу не продохнуть. Дочь, говорит, взрослая, а тут всякие разговоры, иной и ляпнет чего непотребное. Видите, куда клонит? Это, чтобы ему добавочно помещение выделили, вроде канцелярии или присутственного места.

— Так даже?

— То-то вот и оно! Мягонько стелет… Да, Маргарита Васильевна, вот вы человек у нас образованный, надо полагать— в гимназиях обучались. Не можете ли вы мне три слова на русский перевести? То ли латынь, то ли с греческого. Засело в башку, лет десять покою не дает— «Гут мит аус».

— «Гут мит аус»? — Маргарита Васильевна улыбнулась. — Тут что-то не так, Артемий Иванович! Путаница какая-то. Может быть, «Гот мит унс»?

— Вот-вот… «Гот мит унс», чтоб ему провалиться!

— Это немецкое религиозное изречение. Ну что вы так смотрите на меня? Когда жива была моя бабушка, она заставляла меня читать по-немецки. Она и французский неплохо знала. «Гот мит унс» — с нами бог. Не верите?