Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

Было ли так, чтобы не думала о Владимире? Можно все дни перебрать, разложить по полочкам связками: вот недели, а тут побольше кучки — это месяцы, а тут уже годы. И не было дня, чтобы, проснувшись утром, не назвала бы его имя, не было вечера, чтобы не глянула на застекленную рамочку с фотографией… Любил ли ее Вадим Петрович? И сейчас любит. Стоит слово сказать — вернется, увезет куда хочешь, на руках носить будет.

Анна попыталась представить себе, что было бы, если бы первым мужем был у нее Вадим Петрович. Прошел бы он так же вот задворками на Метелиху? Нет, там у него кет ничего потерянного. А у Владимира — Верочка. К ней-то он и поднялся, чтобы ей, а не Анне, сказать первое слово.

Подумала так, усмехнулась горько. Из предбанника вышла прямая и строгая. Не торопясь прошла по тропе, во дворе раскинула на веревку мокрое полотенце и тогда только посмотрела на гору: Владимир стоял у решетки.

Кузьмы на крылечке не было, а через открытую дверь доносился голосок Анки: «А-а-а, о-о-о…» Анне подумалось, что и там на горе слышно это самое «а-а-а, о-о-о» и как поскрипывает очеп зыбки. До крови прикусила губу, чтобы не закричать, не броситься вон со двора. Удержалась. Еще раз поверх веревки с бельем глянула на Метелиху, провела рукой по вискам, медленно поднялась по ступенькам крылечка, ушла в избу, не прикрыв за собой дверь.

Владимир всё это видел. И то, как метнулась с крылечка шустрая девчурка, кинулась в огород, к бане, как бежала оттуда обратно, прыгая через грядки; как потом шла по картошке Анна, как спокойно развешивала на веревке белье и устало откинула волосы. Всё в ней было чужое: и походка какая-то деревянная, и эта неторопливость. Ушла и на гору не посмотрела, не остановилась посреди двора.

Просунув руку в петлю повязки, Владимир подобрал с земли куртку, вместе с тощим узелком вещевого мешка перебросил ее за плечо. Начал спускаться вниз по травянистому скату, не отдавая еще себе отчета, что он скажет Анне и что будет делать потом.

Ноги сами подняли его и пронесли до половины спуска легко и пружинисто — мелким шагом, а там, где можно было уже ставить грубый солдатский ботинок на всю ступню, не боясь поскользнуться, они сами же начали упираться и уже не пружинили, а как-то, тоже по-деревянному, ломались в коленях, точно у заводной куклы. И чем меньше оставалось шагов до родного крылечка, тем шаги эти становились медленнее и тяжелее.

Вот и калитка. Не глядя в окно, чтобы прежде времени не увидеть перепуганного лица Анны, Владимир боком протиснулся возле столба, сутулясь прошел по двору. На крыльце и в сенях обе двери открыты, а в избе будто и нет никого. Почему-то бросились в глаза стоптанные башмаки у порога, ведро на подставке, наполовину оборванная вязанка луковиц, свисающая вдоль стенки. Половицы в сенях разошлись, оконце выдавлено, — задувать будет осенью, просквозит зимой, снегу наметет.

Анна стояла у зеркала, расчесывала волосы. Длинные, отливающие потемневшей бронзой, лежали они на плечах, спадали до пояса. Повернула голову оттого, что скрипнула половица, и не вскрикнула, не попятилась в испуге, только губы чуть-чуть приоткрылись да рука с гребешком у щеки задрожала.

— Здравствуйте вам, — удивляясь и голосу своему, и тому, что сказал не совсем-то по-русски, проговорил Владимир и уперся взглядом в простенок. Там жалась дочурка, босой и тоненькой ножонкой раскачивая накрытую зыбку.

— Все ли живы-здоровы? — несколько громче начал он тут же. — Не ждали, видать? Бывает. Случается и такое.

Анна не тронулась с места, у Анки глаза округлились.

Владимир повесил куртку на гвоздь притолоки, бросил мешок на лавку. Подавшись вперед и расставив в стороны локти, медведем прошел по избе до противоположной стенки, ткнул пальцем в застекленную рамочку под зеркалом.

— Давно ли повесила? — спросил, вжимая голову в плечи. — Как письмо получила или сегодня уж, после того как Кузьма побывал?

У Анны запрыгали белые губы. Пересилив себя, ответила ровным голосом:

— Забыл что ли? На этом же самом месте с Хасана она висит.

Владимир снял с гвоздика рамочку, повертел ее перед глазами, швырнул за окошко, в дорожную пыль:

— Ну что же? Осталось теперь на добавку семейную глянуть. Показывай, не стесняйся.

Анна положила на стол гребешок, в обе горсти забрала волосы, скрутила их тугим узлом на затылке, заколола шпилькой. Слышала, как сбоку от нее сипло дышал Дымов. Потом подошла к зыбке, откинула полог:

— Смотри.

Владимир шагнул было к зыбке, остановился, сорвал с гвоздя куртку. Хлопнула дверь, вторая. Вот и нет его — ушел огородом в поле.