Алексей Платонов - Броневые отвалы

Так Ариша и со Степаном. Улыбалась Степану особенно. И взгляд особенный был. Словно скосится взор. Не потускнеет, а как-то становится влажным. И глаза большими становятся. Светлыми. И где-то перед глазами туман.

Трижды к Ростову скидались белогвардейцы.

За полком Ариша в тачанке, словно за ухом серьга.

Сквозь бои урывками билась к Степану. Скощала тягость горючих недель. Усталость бешеных схваток.

В Зверево остановились на отдых. Степан впервые урвал пару деньков для себя. Ариша даже за штопку взялась. Чулки Степана чинила. Белье.

Смотрел Степан на Аришу с кровати и невзначай догадался:

— Фу, ты, чорт! а я, ведь, о ней позабыл. Так, вот, вроде армейца. Извозжал я девку по фронту. Не отправить ли к матери? Передохнула б…

И выдыхнул вслух:

— Фронт, ты душеньку господа бога мать.

Ариша вскинула глазом.

— Степа, ты нездоров никак. Степа, очкнись.

— Да нет, не сплю я, дурашка. О тебе подумал, да пожалел.

— Иии, брось ты, Степынька, думать. От думы вши из тела ползут. Вон их сколько в белье. Недаром у нас говорят : «Думал, думал да вошь и поймал. Поймал и задумался: вошь, а вошь ты меня не убьешь. — Сидит да гадает: убьет не убьет. А вшей за десятком и стадо ползет. Так мужик из-за вши лишился души».

Степан поднялся с постели, усадил Аришу в коленки:

— Аришка, хочешь отправлю домой? Скучаешь по матери?

И почувствовал, как задрожала…

— Да нет же, дура. Я для тебя. Убьют тут, глупая.

Долго, долго в тот розовый день он ее целовал. И другой день, выпавший зеленоватым и свежим как лед, он пробыл с Аришей. Но об разлуке не думал. И не говорил.

Снова тягость горючих недель. Гарь муторящих схваток. И снова только урывками. Пока не склонилась сиделкой над раненым, чтоб не разгибаться полгода. Не чаяла выходить. С ним и в Москву. В лазарет. Речи лишился. Потом в санаторий. Месяца три водила еще неокрепшего. Берегла. Отдыхала минутами.

Давали книжки читать. Вслух Степану читала. Читала плохо. Словно в листах заборы с оврагами. Письма тоже Степану на родину карябала еле. И здесь, особенно, тихо и вдумчиво Степан сдружился с Аришей и оценил.

Улыбалась. А сердце словно гвоздями утыкано. Ржавыми. — Сгаснет Степынька, Степа. Не верилось, что пересилит.

О деревне не думала. Заглушила громом боев. Словно похоронила навеки.

Но Степан поправлялся. Разговаривать стал. Объяснял, что в книжках написано. И тихо гладил широкие косы.

С Аришей врач санаторский занялся. — Об электричестве, правописание. На рояли «Тернацынал» разучила. В серсо играла. В крокет.

Только речь по старому. От деревни кроме и не осталось. А речь поемной травою. Буйная. Колос за колос цепляется.

В санатории дружбу приобрела. За улыбку любили:

— Неутомимая. Прямо спасла комиссара.

— Красавица.

— И вовсе нет. Улыбка вот у нее. Глаза еще.

— Светлая…

И не избыть бы радость Арише, да недаром страх за Степана. Словно сверчок неумолимый пиликал.

Землячка Степана — Симбирская — в подполье вместе работали. ЦК РКП в санаторий лечиться прислал.

У Степана словно земля из-под ног. Словно молния в дверь.

— Нина, да ты ли?

— Степан!

Об Арише как-то забылось.

Она сгасала в улыбке. Сначала взором особенным. И Степан. Давно ли так он любил этот взор?..

У Нины Евгеньевны глаза были с зеленым оттенком и дымились бронзовым пламенем волосы.

Была высокой и строгой. К тому же в меру полна.

Ариша гасла в улыбке. За две недели сдружилась с Ниной Евгеньевной. Та, впрочем, мало ее замечала. Ариша как-то свернулась. Охолодела к занятиям. Взор усекался. Таял между глазами и книгой. Бумага тлела туманным пятном.

И был Арише Степан как в тумане. В дымке Нининых ласк: Это об ней рассказывал он в те два памятных дня: «Мы с ней вместе работали. Вместе были в Сибири. Потом в эмиграции. В Сибири были вдвоем в деревушке. И была как жена. Я не смог за границей. По подложному паспорту после бурлачил на Волге. Она осталась в Париже»…

Нина Евгеньевна не разлучалась со Степаном. Забросала мотками воспоминаний, рассказов. Меж ними, над ними Кремль, Совнарком, Воздвиженка, Смольный, Ильич.

Да разве это Арише понять?..

…Два года в Нарыме. Женой. Горячая. Первая.

Она принесла живые пригоршни легенд о днях революции в Питере, первом восстании, о баррикадах в Москве, о ЦК. Он — всю революцию в диких степях. Револьвер и полк. Редкий оборвыш газеты…

Нина в центре. В Смольном. Кремле. Россия — первый конгресс Коминтерна. Съезды. Борьба с мятежами. Наркоминдел.