Лев Кожевников - Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

После университета прошло семь лет. Алексей отметил, что Бортников сделался несколько раздражителен, болтлив, но прежний европейский лоск сохранил вполне. Даже сейчас во время дружеского застолья в обшарпанном номере захолустной гостиницы он сидел в элегантном галстуке, лишь слегка ослабив узел, безукоризненно причесанный, и благоухал приличным одеколоном.

На столе напротив Алексея стоял еще стакан, чистый. И третий стул, явно не из комплекта, положенного в одноместном номере.

— Для покойника?

Вместо ответа Бортников молча опрокинул коньяк в рот. Потом выкатил из объемистого пакета на стол с десяток золотисто-ярких, промаркированных апельсинов. На одном ловко срезал верхушку и круговым движением снял всю кожуру разом.

— Со мной был случай два года назад, третьего августа. Договорились с хорошим знакомым, он работал в НИИлеспроме, выбраться в выходной за грибами. До этого мы не виделись около месяца, а тут смотрю — что-то в нем переменилось. То ли налет на лице… какое-то стало чужое? То ли запах — как в заброшенном доме? Или отстраненность? Не могу взять в толк, да и не пытался, если быть точным. Вернее, не продал значения. Мало ли какое лицо бывает у человека с похмелья. Не говоря уже о запахе или о поведении. Но внимание обратил. И наутро, когда он подкатил к подъезду на мотоцикле, я заметил это еще раз.

Выехали мы с ним за город, он за рулем, я сел сзади — все благополучно. Но скорость такая, что в ушах стоит рев. Я прошу придержать — он не слышит. Хлопаю по плечу раз, другой, бесполезно. Только головой покачал. И вылетаем мы с ним на этой скорости к Вишере, к мосту. Вижу, перед въездом полосатый шлагбаум, и мужичонка при нем. Поднять — опустить. Думаю, ну сейчас обязательно притормозит. Но нет, летим… «Стой!» — ору в ухо, и в сторону. Пригнулся… Потом глухой удар, и меня выбросило с сиденья, будто вырвало. Очнулся я, Леша, в воде. Не то, чтобы очнулся, а просто начал соображать. Вижу — плыву к берегу. Вышел. Поднялся на мост. Мотоцикл проломил ограждение, но завис на самом краю и даже не заглох. Заднее колесо крутится. А хозяин под шлагбаумам, посреди дороги лежит, без головы. Голова в синем шлеме скатилась за обочину. Я ее по следу нашел. Разумеется, лица не было, не осталось. В тот момент я сразу все вспомнил: странный налет на его лице, запах заброшенного дома… затхлость, чужесть в чертах, в выражении. Ощущение отсутствия у присутствующего рядом с тобой человека. И я понял тогда — это была печать смерти. Запах заброшенного дома был запахом смерти. Она проявилась также в цвете лица, проступила в чертах. По сути, я ехал на мотоцикле с мертвецом. Где-то там, на небесах, он был уже приговорен к смерти. Не знаю, за какую провинность, но смертный приговор был ужасен, а казнь — я видел собственными глазами.

Бортников плеснул в оба стакана.

— Давай помянем, что ли?

Они молча выпили.

— После этого случая со мной что-то произошло: на улице, в толпе я стал различать этих… приговоренных. Даже со спины. Даже не глядя на них, по одному запаху. Кажется, пока не ошибался.

Алексей взглянул на третий, чистый стакан, перевернул его и поставил вверх дном.

— Хочешь предупредить?

— Попробую. Если придет.

— Я знаком с ним?

Бортников внимательно посмотрел на гостя и вдруг захохотал. Потом также резко оборвал смех.

— По-моему, еще нет.

Алексею почудилась в ответе некоторая двусмысленность, но настаивать не захотел.

— Что там у вас по Шуляку? Результат есть?

— Шуляка, кстати, я тоже предупреждал.

— Да! А он?

— А он, земля ему пухом, долго и весело смеялся. Потом мы с ним выпили. Я по нем плачу, а он, покойник уже, надо мной, над живым, смеется. Так и расстались. До сих пор в ушах его смех стоит.

— Люди охотнее верят в ложь, чем в правду. Потому что правдоподобнее.

— Ну, да. Эффект Кассандры. Давай помянем Витю?

— Давай.

Они разлили остатки коньяку по стаканам, но Бортников, повозив лентяйкой под кроватью, выкатил еще бутылку.

— Слушай? Ведь нахрюкаемся, а?

— Однова живем, Леша! Кстати, насчет результата ты спрашивал. Так вот, никакого результата нет… Ф-фу! Все наше расследование — это один большой мыльный пузырь. Помпа. Куча широковещательных заявлений, разносов, совещаний. Куча народу, мероприятий, инфарктов, а результата, увы… нет. Два месяца ржавое колесо со скрипам и лязгом впустую мололо воздух. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что старые жернова давно стерлись. А на новые срочно нужна валюта, которой у нас, как известно, нет.