Лев Кожевников - Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

Тем временем к состязаниям готовились колесницы. Издалека Корабельный Нос напоминал растревоженный муравейник. Двое обнаженных рабов, взявшись за дышло, катили за собой богато изукрашенную, сверкающую медными поручнями колесницу. Чей-то возничий нес на голове аккуратно уложенную упряжь, и длинный, витой бич, брошенный через плечо, волочился далека сзади, извиваясь, словно гадючий хвост. Другой возница на пару с помощником гонял по кругу заартачившегося жеребца, а жеребец, наливая кровью глаза и бешено всхрапывая, вставал на дыбы или рвал в сторону. Некоторые хозяева самолично участвовали в подготовке своей колесницы к бегам. Они отличались от остальных богатой одеждой и благородством осанки, их голоса звучали тверже, походка уверенней, но приказы, которые они отдавали, их возницы выполняли по-своему. Рабы, приставленные к лошадям, тоже покорно склоняли головы и ели хозяина глазами, но делали то, на что указывал возница, а хозяину лишь докладывали об исполнении.

Возле стойл показалась суетливая фигура Дамасия. Как и прочие хозяева колесниц, он был богато одет, на его ногах рдели пурпуром красные сандалии, роскошный гиматий был небрежно обернут вокруг плеча. Дамасий явно кого-то разыскивал, заглядывал по очереди в каждое стойло. Там, меж коней, заметив чью-то спину, он терпеливо ждал, пока тот не обернет к нему свое бородатое лицо. Увы, не то! Дамасий с поспешностью отводил глаза в сторону и шел дальше.

На земляной насыпи, напротив дальней меты, обозначающей место поворота, стоял Ужас Коней, или Тараксипп. В Олимпии он имел вид круглого, ничем не примечательного жертвенника. Но когда колесницы проносились мимо, коней без видимой причины охватывал сильный страх, они приходили в смятение, колесницы сталкивались, опрокидывались, калечили возниц.

К этому жертвеннику, сильно прихрамывая на своей деревяшке, приближался седовласый возница по имени Превген, один из тех, кому предстояло участвовать сегодня в состязаниях колесниц. Бронзовое от солнца лицо его было сосредоточенно, он остановился и долго стоял так перед Тараксиппом с опущенными руками. Затем медленно и осторожно опустился на колено, неловко отставляя правую ногу с деревяшкой в сторону. Левой, вытянутой рукой он коснулся собственного колена, а правую положил на грудь к горлу, что у греков означало мольбу.

— Тараксипп, — хрипловатый голос Превгена прозвучал глухо и строго. — Отцом твоим тебя заклинаю… Ты тоже был возничим когда-то. Не вреди мне. Не пугай коней. Ход не сбивай. Что тебе пользы в том? Ты слышишь? Здесь из-за тебя я уже потерял ногу. Доколе можно? Оставь в покое меня.

Возничий Превген опустил седую голову на грудь и так стоял неподвижно, словно ожидая ответа. Потом неторопливо, ибо боги и герои не любят, когда к ним обращаются всуе, он вытащил из-за пояса нарядный арапник и возложил к подножию жертвенника.

— Прими это.

Опираясь руками оземь, возница неловко поднялся с колен и двинулся прочь.

Много разных мнений существовало о Тараксиппе. Одни считали, что это место — могила местного уроженца Оления, превосходного наездника. По его имени также названа в Элиде Оленийская скала. Другие, что это могила Дамеона, сына Флиунта, участвовавшего с Гераклом в походе против Авгия и элейцев. Сам он и его конь были убиты тогда, согласно преданию, Ктеатом, сыном Актора, и могила эта является одновременно могилой для Дамеона и для его коня.

Говорили также, что в этом месте Пелопс насыпал пустой погребальный холм в честь Миртила и приносил жертвы ему, надеясь смягчить гнев царского возничего за убийство. Он и назвал его Тараксиппом, Ужасом Коней, потому что, благодаря хитрости Миртила, кобылы Эномая в этом месте испугались и понесли. По другим рассказам, сам Эномай приносит несчастье едущим на лошадях по дромосу. Но далеко не все разделяли и это мнение, а подобное обвинение возводили на Алкафа, сына Порфаона, убитого Эномаем за его сватовство к Гипподамии и погребенного здесь. Алкаф, утверждали они, не имел счастья на дромосе и поэтому стал злобным по отношению к наездникам, злым роком.

Известно также мнение некоего египтянина, служителя при оракуле Аммона в Ливии. По его утверждению, Пелопс получил от фивянина Амфиона какую-то вещь, чудодейственного свойства, и зарыл ее в том месте, где ныне Тараксипп, и от того, что там было зарыто, испугались лошади у Эномая и перевернули колесницу. С тех пор они пугались у всех. Этот египтянин утверждал, что Амфион, как и фракийский Орфей, был могучим магом, и что на песни к Орфею сходились дикие звери, а к Амфиону — камни, из которых он воздвиг стены Фив. Поэтому Тараксипп — дело рук Амфиона.