Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Аня была очень обеспокоена. Всегда готовь себя к неожиданностям! Особенно в Москве почему-то… Прожили вместе почти два десятка лет и до последнего времени не имели крова над головой, мотались с рудника на рудник, всю сибирскую тайгу исколесили вдоль и поперек… В какие только медвежьи углы не бросали Северцева в порядке ликвидации прорыва или укрепления руководства! Северцев?.. Он всегда поедет, поедет куда угодно, не думая о себе и семье. Слова не скажет… Но вот теперь наконец закончилась бродячая жизнь. И пусть не думают в министерстве, что Северцевы начнут ее сначала! Романтика хороша в двадцать лет, а человеку с седой головой не очень-то к лицу… Из-за бродяжьего нрава Михаила вдосталь помоталась и Аня. Совесть ее чиста: сотням таежных ребятишек она дала знания. Теперь она думала о собственном сыне!..

Беспокойство Ани в какой-то степени заразило Михаила Васильевича. Он видел, что жена по-своему права: менять работу было бы сейчас совсем некстати…

Подъехав к воротам министерства, Северцев отпустил машину. Вошел во двор, по-осеннему голой тополевой аллеей прошел к главному входу в большое неуклюжее здание. «Угораздило же кого-то смастерить такой сундук», — раздраженно подумал он, поднимаясь по ступенькам. Поздоровался со знакомым вахтером и стал в длинную очередь к лифту. Сразу же заметил перемены: широкий коридор первого этажа перегородили стеклянной стенкой, за ней виднелись два длинных ряда канцелярских столов и склонившиеся над бумагами головы. На четвертом этаже — такая же картина. Северцев только удивленно пожал плечами.

Навстречу ему семенил опрятный старичок в синей толстовке, с галстуком-бабочкой — главный бухгалтер их главка, добрейший из министерских бухгалтеров.

— Здравствуйте, батюшка Михаил Васильевич. С приездом!

— Здравствуйте, Евгений Сидорович. Вижу, у вас новости: сокращаете штаты!.. — Северцев кивнул в сторону стеклянной перегородки.

— И не говори, батюшка ты мой! Два новых отдела организовали… На пятом этаже, прости за выражение, даже уборные под канцелярию забрали, народ обижается, что бегать вниз приходится… — разводя руками, скороговоркой проговорил старичок.

— А я-то слышал, что у нас сокращения намечаются! — в полувопросительной форме продолжал Северцев, внимательно присматриваясь к выражению лица Евгения Сидоровича: тот обычно знал все.

— Болтают всякое. А коридоры заселяют. Сократим опять уборщиц да секретарей: их у нас на десять сокращений хватит… — хихикнул старичок и, поклонившись, той же семенящей походкой заторопился дальше.

Северцев понимающе улыбнулся.

В приемной перед его кабинетом модно одетая, с крашеными светлыми волосами секретарша Милочка самозабвенно болтала по телефону. При появлении Северцева она бросила трубку и, поспешно ответив на его приветствие, принялась усердно собирать в папку разбросанные по столу документы.

Михаил Васильевич разделся, достал из портфеля нужные бумаги и отправился к начальнику главка.

В прокуренной приемной толпились люди. Трезвонило несколько телефонов. Чуть ли не все, кто снимал трубку, немедленно требовали итоговых сводок за октябрь, грозили лишить кого-то премии за задержку сводок по капитальному строительству, кого-то ругали за срыв плана по валовой продукции…

Птицын сидел в кабинете один. Он разговаривал по двум телефонам сразу и тоже требовал злополучных сводок. Зажав одну из трубок между головой и плечом, он высвободил правую руку, протянул ее Северцеву, улыбнулся ему, указал на кресло и стал что-то торопливо записывать.

На Птицыне был щегольской синий костюм из дорогой шерсти, шелковая рубашка, шея повязана людным галстуком, желтые туфли покоились на толстенной каучуковой подошве. Среднего роста, полный, с узкими покатыми плечами и круглым животиком, дышащий довольством и благополучием, он показался Северцеву совсем не похожим на Сашку-свистуна, каким он знал его почти четверть века назад по Горному институту…

В те времена Птицын любил выступать на концертах с художественным свистом, за что и получил свое малореспектабельное прозвище. Сейчас Северцев смотрел на почти лысую, с жалкими волосиками на висках и затылке, голову, на желтое одутловатое лицо с заплывшими глазками, красноватым острым носом, — и в его сердце шевельнулась грусть.

Начальник главка закончил разговор по обоим телефонам ясными и краткими указаниями: «Давай жми!» — сказал он в одну трубку, «Давай, давай!» — в другую. Потом со вздохом откинулся на спинку кресла и, укоризненно глядя на Северцева пустыми глазами, с начальственной печалью изрек: