Михаил Дудин - Где наша не пропадала [с иллюстрациями]

— Какой дьявол в штиблетах навоз развел!

Он очень уважительно относился к обуви и даже липовые лапти называл: туфли с дырочкой.

Сиди весь день дома. Качай зыбку. Помогай дяде Саше концы сучить. Полезай на печку или на полати. И все. Продует Кукушкин дырочку в ледяном узоре на стекле. На дворе бело и холодно. Попускает мыльные пузыри. Скучно.

Выручил его на этот раз дед Павел.

— Пойдем ко мне, — позвал он Кукушкина.

И они вместе прошли в приделок деда Павла. В приделке было тепло, пахло мятой, полынью, горелой свечкой и ладаном. Около лавки на полке под ситцевой занавеской стояли книги. Кукушкин никогда не видел книг.

— Вот и учиться будем, пригодится потом, — сказал дед Павел.

В этот день они долго рассматривали страшные картинки в большой книге. Там были нарисованы нагие люди, рогатые черти, шестиглавые змеи и еще разные чудовища.

С этого дня Кукушкин стал бывать в приделке деда Павла ежедневно.

Под рождество к тете Поле понаехала родня в гости. Всем гостям, и Кукушкину наравне с другими, был выдан кусок белого пирога с яблоками. Пришел поп Александр и дьячок Силантий Кобыла, заросший бородой, похожий на цыгана силач, с кадилом в руках и со скрипкой под мышкой. Силантий, выпив стакан самогону, ударил кулаком по столу и процедил сквозь зубы:

— Паганини, с силой пять пудов!

Что он этим хотел сказать, никто понять не мог. Разное говорили о Силантии, но никто толком не знал, откуда он появился в местном приходе. Все соглашались с тем, что он сумасшедший, и побаивались его.

Когда гости поохмелели и устали от песен, дед Павел сказал:

— Потише, люди. — И подтолкнул Кукушкина вперед.

Кукушкин вышел.

— «Орина, мать солдатская», — сказал Кукушкин и стал читать без запинки звонким голосом. А когда дошел до слов:

Первым заплакал дядя Саша, потом гости не выдержали и заголосили. Заплакал и сам Кукушкин, навзрыд, по-ребячьи, заикаясь и всхлипывая. Заплакал от какого-то сладкого горя, от ощущения благодарности, что ему сочувствуют. Поплакал. Залез на печку и заснул.

А дьячок Силантий Кобыла, выпив четвертый стакан самогона, ударил в четвертый раз кулаком по столу и, рыдая, крикнул: «Паганини, с силой пять пудов!»

К весне Кукушкин научился читать сам, без помощи деда Павла. А книга со страшными рисунками, по которой дед Павел научил его читать, называлась «Потерянный и возвращенный рай», сочинения Мильтона, но об этом Кукушкин узнал после.

К весне нога у дяди Саши зажила. Ходил он без костылей, но прихрамывал сильно. К весне тетя Поля родила шестого — и опять девочку.

— Где мы с тобой, старуха, приданого наберемся? — беззлобно ворчал дядя Саша.

Пришла пора пахать. Дядя Саша не мог ходить за плугом. На выручку пришел дядя Токун.

Он выезжал на Воронке в поле, а скотину вместо него целую неделю пас Кукушкин, благо у него свой кнут, а скотина, ее было не так уже много, не успела нагуляться после зимней голодухи, была смирной, и справляться с нею было легко.

Все три полосы — две у пустыря и одна за Перетужиной — были вспаханы. Дядя Токун возвратился к своему стаду. Подоспевало время бороньбы.

Дядя Саша запряг Воронка в борону. Перевернул ее зубьями кверху. На раннем рассвете разбудил Кукушкина, дал ему вожжи в руки:

— Трогай, работник!

Вместе с Кукушкиным пошла и тетя Поля. Она уже встала с постели. Такая у нее была жизнь, что залеживаться некогда было. Полежит дня два после родов в кровати, — и опять на ногах.

На этот раз они выехали за Перетужину.

Вот и полоса.

Перевернула тетя Поля борону, Кукушкину это сделать было еще не под силу, шевельнул Кукушкин вожжой, причмокнул губами:

— Ну, милой!..

И Воронок зашагал, медленно выступая, по бугристым темным пластам еще не просохшей пахоты. Посмотрела тетя Поля вслед Кукушкину, вытерла подолом глаза — она часто всплакивала, не со злобы или отчаяния, а просто так — видно, глаза у нее были на мокром месте, — перекрестила спину Кукушкина и пошла домой.

Разное бывает блаженство в человеческой судьбе! Но разве можно сравнить с чем-нибудь первую радость деревенского мальчишки, когда ему впервые в жизни дают ручку плуга, и он идет за лошаденкой, и запахи перепрелой земли, густо стекающей с отвала, дурманят его голову, и он уже начинает понимать свою необходимость в этом прекрасном удивительном мире!