Дмитрий Ерёмин - Глыбухинский леший

— А рыбнадзор здесь, похоже, и не бывает, — думая о своем, проворчал пилот. — Ему небось едва свой участок там, — он кивнул голову в сторону города, — кое-как уберечь. А уж тут…

Безнадежно махнув рукой, пилот отошел от машины, ближе к реке, где мелькала среди кустов белая рубаха Виктора, а Серков, подхватив чемодан и узел, прежней трусцой побежал к долбановскому подворью.

Неожиданный отказ мужика не только идти на обмен, как это не раз бывало, но даже и разговаривать об этом, удивил и рассердил Серкова.

— Ты это зря, дядя Яков, — улещал он Долбанова, все еще надеясь добиться своего и поэтому старательно прикидываясь беззаботным, легкомысленным весельчаком. — Нас с Андреем не бойся, мы люди свои. То, что Андрей не захотел с тобой поручкаться, — механик глянул гуда, где пилот с отчужденным видом, явно демонстративно насвистывал какой-то однообразный мотивчик, — так это оттого, что он, и верно, озлился. Но только не на тебя: лететь ему в воскресенье сюда не хотелось, вот в чем причина. Жениться парень задумал. Тут бы к невесте, а вышло — сюда. Соображаешь?

Но Яков с непонятным упрямством отказывался на этот раз и от «столичной»», и от сапог «с голенищами до пупка», и от всего, что напористый механик обещал ему «в следующие разы». Бросая из-под заплывших век настороженные взгляды в сторону незнакомого Серкову парня, ловившего рыбу у бережка, а теперь с любопытством следившего за их разговором, Долбанов твердил одно:

— Нет и нет… Ни о чем и знать не хочу. Какая такая красная рыба? Нет ее. На нее запрет. А ту, которая разрешена, иди да сам и лови.

— Это уж ты, брат, ляпнул! — в конце концов рассердился механик. — Дурачком, я вижу, прикидываешься! Говорю тебе: нужна мне семга… по вашему — голка. «Спасовская», «преображенская» или «успенская» — это мне все равно. Хоть прошлогодняя, лишь бы съедобной была. Она позарез нужна, смекаешь?

И когда мужик окончательно отказал, да еще повел разговор о том, будто о семге в их делах никогда и помину не было, механик зло крикнул:

— А ведь и верно, кулак ты, Яков! Самый доподлинный нераскулаченный кулак! В чистом виде!

— Ну, ну… полегче! — с угрозой бросил Яков.

— Чего мне полегче? Я правильно говорю. Чьи сейчас на тебе сапоги? Небось у каких-нибудь геологов или туристов взял за такую рыбу? А чей это ватник? Наш! И шапку я тебе прошлой осенью привез. Штаны да пиджак небось тоже с кого ни кого?

— Я их с вас не снимал.

— Не снимал, это верно! Однако…

— Вы же все и даете.

— Попробуй не дай! Ты да баба твоя — каждой рыбой, как жадины, дорожитесь!

— А ты бы хотел задаром?

— Сам-то в реке задаром берешь?

— И вы небось тоже мне не свое отдаете. Тоже чужое, казенное. Верно?

— Верно. Однако…

— Вот и выходит, что сами не лучше. Тоже мне, поп нашелся…

Сообразив, что сказал в раздражении лишнее, чего Виктор Зуев не должен бы знать, Яков с обиженным видом громко добавил:

— А что касаемо кулака, то это брехневая клевета. Как трудящий рыбак, я по законному договору с кооперацией ловлю. Опять же ловлю только частика для людей. Самому мне чего? Самому ничего не надо. Щучку какую если и съешь на неделе раз, тем и доволен. Это не вы в своем городе: телятинка там, глядишь, да колбаска, ветчинка или пирожное-мороженое. А у нас что и есть, то известно — все по-простому. По-нашему, по-рыбацки.

— Знаем мы это твое «по-простому»! — весело подхватил механик, все еще не теряя надежды смягчить опасное направление их разговора. — За твоим простым мы, видишь, откуда к тебе прилетели? Так что уж, дядя Яков, ты не скупись и нас с Андреем не бойся. Мы люди свойские, не сболтнем. А если я и сказал тут про кулака, то извини, не подумавши. Ты уж лучше того…

— А что того? — упорствовал Яков. — Говорю тебе: нет того, что вам надо. Прав на то не имею, а потому не ловлю.

— Кому забиваешь бабки? Будто я в первый раз!

— В первый, не в первый, а я запретную не ловлю. Бывает, конечно, нечаянно попадется. Река — она дело слепое, в воде не видно. Однако я не стремлюсь: если живая — сую обратно в воду, а коли уснула — об том довожу до сведения по начальству, и рыбу с запиской — в город.

— Так я же сам у тебя их брал!

— Может, и брал. Значит, в тог раз оказии в город не было, а рыба — она, чуть что, и прокисла. Видать, ты в такой вот день и попал ко мне. Однако такого давно уж не повторялось. Так что, значит, раз нет, то и нет…

Как ни уговаривал его Серков, делая знаки любопытствующему Виктору, чтобы тот отошел подальше и не стеснял мужика, как ни подлаживался и не льстил, — ничего не вышло: Яков наотрез отказался идти на любой обмен. Отводил глаза от заманчивой «баночки» «столичной», не смотрел и на деньги. Твердил свое: запретной рыбы не ловит, а тем, кто зовет его кулаком, не то, чтобы красной, а и совсем никакой рыбы нет. Нет и не будет. Ни нынче, ни в следующие разы.