Плотным сомкнутым строем бойцы интернационального отряда шли по затуманенным ночным улицам, держась в тени, поближе к стенам домов, к оградам. Шли молча с заряженными винтовками, готовые немедленно действовать: Кун предупредил перед выходом, что стычка с мятежниками возможна в любой момент и в любом месте. Но пока все было спокойно. Прохожих почти не встречалось. Раза два-три идущих окликнули красноармейские патрули, убедились, что идут свои. В ночной тишине слышался только глуховатый ритмичный небыстрый звук шагов идущего отряда. Иногда доносился цокот конного дозора, изредка откуда-то издалека слышались то редкие, то частые, вразброс, винтовочные выстрелы.
Оставив позади несколько улиц, отряд вышел на широкую площадь. Гомбаш сразу же узнал ее: та самая, Театральная площадь. Перед фасадом театра тускло сквозь туманную дымку светят несколько уличных фонарей. Неподалеку стоит броневик, в разных местах площади видны пешие и конные бойцы — несут патрульную службу. Вот два конника, наверное, заметив вступивший на площадь отряд, поскакали к нему, в ночной тишине пронзительно звонко цокали по мостовой подковы.
— Кто такие? — крикнул, с ходу осаживая коня, один из кавалеристов.
— Интернациональный отряд из Кремля! — послышался в ответ голос Куна. — Идем к почтамту. А что здесь слышно?
— Тихо пока. Эсеровскую головку из театра не выпускаем. Ихний броневик сюда на площадь прикатил, должно, своих выручать аль в разведку, так мы его взяли — вон стоит…
Вот и Театральная площадь позади. Улица ведет вверх. Справа от нее тянется зубчатая стена. Держась в ее тени, прошли мимо памятника — статуи человека в старинном долгополом кафтане и в шапке, держащего в руке не то свиток, не то книгу. Прошли краем еще одной площади и, все так же держась в тени, вступили в неширокую улицу, где помпезные особняки перемежаются с магазинами, витрины которых наглухо закрыты гофрированными железными шторами.
— Лубянка! — шепнул Гомбашу идущий рядом Кираи. — Вот видите — трехэтажный дом впереди, на противоположной стороне? Это здание вэчека. А дальше рядом — районный Совет.
Было видно: у входа в здание чрезвычайной комиссии стоят и сидят на ступенях подъезда матросы и красноармейцы, оттуда чуть слышно — слов не разобрать — доносится речь. Но можно догадаться, что говорят не только по-русски.
— Кто это с матросами? — спросил Гомбаш у Кираи.
— Латыши. Отличные бойцы. Гвардия революции. А у районного Совета, видите, тоже большая охрана. Рабочие.
Гомбаш посмотрел, куда показывал Кираи, — у дома неподалеку от здания чрезвычайной комиссии толпились люди в кепках и картузах, каждый с винтовкой, возле них на тротуаре — два пулемета.
Снова встречный патруль на пути.
— Кто такие?
— Интернационалисты. К почтамту.
— В добрый путь, товарищи! Добивайте там эсеровскую контру!
…Пройдя немного по Лубянке, отряд сворачивает вправо. Теперь идут не улицами и площадями, а темными кривыми переулками, проходными дворами. Спереди передают шепотом:
— Соблюдать тишину! Не разговаривать! Не курить!
В глухом дворе-колодце, под аркой наглухо закрытых ворот остановились. Заговорили вполголоса:
— Что стоим?
— Вперед разведка пошла. Ждем, когда вернется.
— Покурить бы…
— Покурим в почтамте, как возьмем.
— Тихо! Прекратить разговоры!
В напряженной тишине тянулись минуты. Но вот прошелестело:
— Разведка вернулась!
Все подтянулись, притихли. Кажется, наступает решительная минута…
Шепотом — от бойца к бойцу:
— Командиры взводов — к командиру отряда!
Мимо Гомбаша и Кираи, стоявших рядом, скользнул вперед, к воротам, Самуэли, придерживая маузер на боку.
Минуты через три-четыре он вернулся, шепотом позвал:
— Товарищ Гомбаш!
— Я! — откликнулся тот вполголоса. Самуэли подошел к нему вплотную.
— Наш взвод атакует почтамт с углового входа. Но сначала надо обезвредить броневик, он стоит перед почтамтом, на Мясницкой. Думаю, сделаем это с вашим отделением. Справимся?
— Справимся, товарищ командир!
— Вот и отлично. Сейчас все уйдут на исходные позиции, а вы с вашими бойцами останетесь здесь, со мной. Остальные будут действовать в зависимости от нашего успеха. Сейчас придет разведчик и проведет вас.
Через минуту-другую под аркой осталось только отделение Гомбаша — десяток бойцов, он сам и Самуэли. К ним подошел боец, еще совсем молодой, на голове его лихо сидела примятая русская фуражка со звездочкой на околыше. Вполголоса позвал:
Читать дальше