С ведром в руках, накрытым чистым полотенцем, вошла хозяйка дома и осторожно заперла за собой визгливо скрипнувшую дверь.
Оторвавшись от косяка, Сапангос круто повернулся, спросил:
— Хлеб есть?
— Нет еще. Скоро придет, — не поднимая головы, ответила Лукерья Филипповна.
— Разве это далеко? — вытягивая вперед шею, напряженно спросил гость.
— На том краю, — вынимая из печки горлачи, спокойно ответила хозяйка.
— Очень долго! — вздохнул Сапангос.
— Потерпите немного.
— Кушать надо. Немножко молока дайте, — показывая на горшки, проговорил он требовательно.
— Сейчас процежу и налью.
Лукерья Филипповна сняла со стены цедилку и, дробно стуча о край горшка, неторопливо положила ее на горловину. Налив посудину почти до краев, она поставила ее на стол.
Схватив горшок, он жадно припал к нему губами. Пил не отрываясь, а сам все время глядел выпуклыми, сведенными к переносице глазами на хозяйку. Лицо ее со строго поджатыми губами было нахмурено и неподвижно. Казалось, что оно навсегда застыло в одном непроницаемом выражении. Лукерья Филипповна стояла боком и разливала молоко по горшкам.
Сапангос, окончив пить, вытер губы рукавом рубахи, но крошки хлеба так и остались на его черном лице.
«Чего же это он так наелся?» — подумала Лукерья Филипповна и, взяв ведро с коровьим пойлом, направилась к двери.
— Один минута! — окликнул ее Сапангос.
— А? Какая еще минута? Мне корову надо кормить, — недовольным тоном проговорила Лукерья Филипповна.
— Я давно, хозяйка, не курил: нет ли у вас немного табаку или сигарет? Очень хочу курить. Я деньги дам.
— Ничего нет, любезный. У нас в доме никто не курит, Я схожу к соседу и попрошу. Подождите.
— Нет, к соседям ходить не надо… Хлеба надо.
— Принесет скоро.
— Долго нет, долго! — резко взмахнув грязными руками, проговорил он и нетерпеливо поглядел в окно.
— Придет, никуда не денется.
Лукерья Филипповна вернулась в горницу, поправила сползающее из люльки одеяло и, не глядя на этого страшноватого гостя, прислушалась к частому стуку своего сердца, а затем не спеша вышла в сени. Ей хотелось, чтобы все это скорее кончилось. Слишком неприятен был вид горбоносого оборванца с прилипшими к щетине крошками. Она догадалась, что он выловил куски хлеба из ведра с помоями и съел их. Жутко и тягостно было у нее на душе. Она прошла в сарай, поставила корове пойло и с тревогой стала ожидать старшую дочь.
Сапангос же, оставшись в хате с посапывающим Миколкой, снова подошел к окну. В саду по-прежнему было сонно и безмятежно тихо. Под молодым спокойным тополем желтели вымытые дождем созревающие помидоры, в приоткрытую створку вливался запах яблок и укропа. На изгороди, обвитой зеленой плетью, повисла белая продолговатая тыква с большим, сучкастым, похожим на рога, отростком. Тыквенные плети, как и виноград, оплели изгородь буйно и густо. Вдруг за широкими, как лопухи, листьями мелькнула зеленая пограничная фуражка и тут же исчезла. Сапангос отскочил от окна и, прижавшись к стене, торопливо вытащил из рваного кармана пистолет, сжал его в длинных с грязными ногтями пальцах. По раздавшемуся лаю собаки, беспокойному перелету птиц и промелькнувшей фуражке он понял, что угодил в ловушку. Секунду постояв в простенке, он кинулся в кухню, к двери и набросил на петлю легонький крючок, но вскоре сообразил, что этот самодельный крестьянский запор слишком ненадежен. Вбежав в горницу, он захлопнул окно, потом, схватив стол, потащил его в кухню и забаррикадировал дверь. Но этого оказалось недостаточно. С лихорадочной быстротой он нагромождал у входной двери длинные дубовые скамьи, стулья, туда же полетели все подушки и перина. А когда он волочил по полу спинку железной кровати, то зацепил люльку. Она так качнулась, что вылетевший Миколка шлепнулся на пол и громко, надсадно заревел.
— Уй, аллах! — полушепотом воскликнул Сапангос. — Как кричит!
Подскочив к стене, он прижался к оконной фрамуге и приготовил пистолет.
Услышав истошный плач сынишки, Лукерья Филипповна распахнула дверь сарая, намереваясь побежать в хату. В это время из-за стены выскочил пограничник с офицерскими погонами и толкнул ее в сарай. Это был старший лейтенант Пыжиков.
Из хаты загрохотали выстрелы. Расщепляя дощатую дверь сарая, пули впивались в бревенчатую стену. Петр, удерживая Лукерью Филипповну, почти силой заставил ее лечь за кормушкой на солому.
— У меня же там мальчик, сын! — в страхе шептала она.
Читать дальше