Лилли Промет - Девушки с неба

Все работали. Только у эстонцев было воскресенье. Йемель стоял на пороге, худой, волосатый, в одних подштанниках, и кричал бригадиру:

— У крещеного человека раз в неделю должен быть день отдыха, и все тут!

Тильде нужно было постирать белье, а Популус собирался починить сапоги. Бригадир плюнул и пошел прочь.

Популус целый день возился с сапогами, Тильде выстирала белье, плешивый Йемель проспал до обеда, а Кристина ничего не делала. Вечером все вместе пошли к Ханнесу и Пярье, они жили на вершине горы, среди молодого дубняка на краю деревни.

На цветущем репейнике жужжали пчелы, солнце стояло высоко, пыль от шагов медленно и неохотно опускалась на дорогу.

Кристина шла впереди, а Популус, широко улыбаясь, брел за ней по пятам. Йемель, Тильде и Еэва далеко отстали от них. Еэва дразнила Йемеля, называла его женихом. На плешивом была чистая, белая сетка, и в петлице его пиджака красовалась ромашка, но шея была черная, как голенище сапога.

— Да, — заметила Еэва. — Ни корабли без ветра, ни мужики без женщин далеко не уйдут. Отчего это Йемель до сих пор не женится?

Плешивый махнул рукой:

— Женись, не женись — все равно будешь жалеть.

Они остановились и оглянулись. Дорога спускалась прямо вниз, по обеим сторонам ее виднелись маленькие хатки. Отсюда, сверху, открывался красивый вид на окрестность: на желтые поля и на синеющие дали. Здесь любила стоять Пярья, встречая восход солнца, и глядеть, как поднимается в гору стадо. Пастух улыбался Пярье и кричал радостно и нахально: «Э-э! Э-э!»

Он был сыном колхоза. Колхоз растил и учил сироту. Карим не желал жить в опустевшем родном доме. Ночевал он на скамейке в красном уголке сельсовета, а к себе на огород приходил только по весне — сажать картошку, потом — еще раз — окучивать и осенью — собирать урожай.

Летом Карим пас колхозную скотину, и все семьи по очереди кормили его похлебкой, и в придачу он получал пшеничный хлеб и брынзу. Иногда хозяйки давали что-нибудь получше, например пирог с калиной, и то непременно с просьбой — пусть Карим именно их телочку выгонит на самую сочную траву.

В начале зимы, когда цены на рынке поднимались, Карим продавал картошку, выращенную на собственном огороде. У него были свои расходы: опорки, учебники, табак и водка тоже.

Пярье нравился этот парень, его хриплый голос, веселый нрав и его песенки. Пярье нравилось жить на краю дубовой рощи в светлом бревенчатом доме. Ничего лучшего она и не могла желать, война казалась отсюда далекой и невероятной. Хотя то и дело напоминала о себе отсутствием чего-нибудь из домашней утвари — сита, утюга, стеклянной банки…

Пярья не любила думать о войне. Гляди! Цветы цвели, птицы пели, и каждое утро подымалось солнце, а в полдень, в жару, парами шли к реке, держась за руки, дети из детского сада. Они бережно клали платьица и штанишки на глинистом берегу и с криками бежали в воду. На закате Карим гнал стадо домой, и прекрасный летний день медленно угасал.

Пярья увидела в окно приближающихся гостей и вышла им навстречу. Они не остались посмотреть, как Карим гонит вниз с горы скотину, поднимающую пыль, которая скрывает толстые курдюки овец, а вошли в дом.

Никто не заметил, что Кристина пошла в сторону леса.

Гости стоя осматривали маленький дом, Тильде и Еэва глядели так, как это умеют делать только женщины: взгляд, как репей, прилипал к каждой вещи.

Йемель, ковыряя в носу, спросил, где Ханнес.

Ханнес пошел на речку мыться. Он только что вернулся из кузницы.

— Скоро придет, — сказала Пярья.

«Что мог найти в этой женщине большой и мужественный Ханнес? — удивлялась Еэва. — Лицо птичье, ни бедер, ни груди».

У Пярьи действительно было худое лицо, немножко крючковатый нос, круглые глаза. Она напоминала птицу, но, когда смеялась, острые черты сглаживались и веснушчатое лицо делалось добрым, милым и привлекательным.

Еэва слышала, что Ханнес в кузнице заколачивает большие деньги, и сейчас с горечью подумала о Популусе и Йемеле — двух жалких воробьях. Двое мужчин было в доме, но Еэва ни разу не заметила, чтобы от этого стало легче. И она сказала, хмуро глядя на светлые доски пола:

— У вас здесь действительно очень хорошо.

Пярья обрадовалась как ребенок и стала перечислять, чем они уже успели обзавестись:

— Куры и коза.

Как? Разве они собираются остаться здесь на зиму?

Пярья почувствовала, что сказала лишнее, словно похвасталась, и расстроила земляков. Ах, никогда не надо забывать народную мудрость: говори сам с собой много, а с другими мало.