Юлиан Семенов - Горение

– Папынька, – ответила Боженка тонким, готовым сорваться на крик голоском, – папынька, не умирайте…

– Боженка, – повторил Вацлав, плохо уже понимая, что говорит, – мама наша чисто жила, потому сейчас в райских кущах, про это – помни. Лучше прими смерть, чем позор… Анджей, сыночек, помогай Боженке поднять малых. Господи, – он поднялся на локтях, потянулся к кому-то близкому, видному ему; лицо побелело, разгладилось, сделалось на какой-то миг юным и красивым, а потом Вацлав обрушился на кровать, став тяжелым, не чувствующим отныне ничего, мертвым…

Помогли Вацлава схоронить соседи: наняли скрипача и отвезли Штопаньского на кладбище, и шли за гробом четверо его детей и ксендз, да еще двое выпивох, с которыми он в шинке дрался.

Боженка близняшек вела за руки: один босой, а другой, сопливый, хворый, в опанках, перетянутых веревочками. Анджей плакать боялся – на похороны смотрели. Если б одни мальчишки – тогда ничего, но и старшие смотрели, в кепорах и припущенных сапожках, а за голенищем – перо.

Назавтра Боженка привела Анджея к своей хозяйке и сказала:

– Пани Вышеславска, то мой брат средний, он хоть шкет, не ему пятнадцать. Будьте милостивы до нас, пани Вышеславска, дайте ему какую работу на вечер, когда я с младшенькими смогу оставаться.

– Пусть днем стирает, – сказала пани Вышеславска, – вечером у меня работы нет.

– А малых на кого бросить? Они ж несмышленыши у нас…

– В приют отдай, – пани Вышеславска оторвалась от узорного вышивания для того, чтобы закурить папироску. – Разве ты их одна протянешь? Или пусть парень с близнятами идет, Христа ради просит – трем подадут.

– Пся крев! – сказал Анджей тихо, но так, что слышно было. Пани Вышеславска лениво ударила Анджея по лицу, и пятерня ее осталась словно бы вдавленной, как тавро, на его щеке.

– Вон отсюда, – сказала она, вернувшись к узорному вышиванию, – чтоб ноги вашей здесь не было!

– Пани Вышеславска, простите нас! Не лишайте куска хлеба сирот! – прошептала Боженка.

– Вон, – повторила пани Вышеславска, – и за расчетом не приходи – не дам ни гроша, коли добро не умеете понимать. Вон!

Боженка ударила Анджея по тому месту, где был след от хозяйкиной руки.

– На коленки стань! – крикнула она брату громким голосом, таким, каким поселковые на своих детей кричат. – Руку поцелуй, прощенья моли!

Повернулся Анджей, посмотрел на сестру с горьким, взрослым укором и вышел, а Боженка на колени опустилась, заплакала:

– Простите сирот, пани, простите, бога ради…

– Завтра приди, – ответила хозяйка, – я сейчас на тебя смотреть не могу. Завтра.

«Завтра»… Какое оно, завтра? Кому оно известно?

…Завтра, ранним утром, когда еще начало только рассветать, Анджей вошел в комнату; сестра кинулась к нему, оторвавшись от окна, возле которого провела ночь, но он от себя ее отбросил, легко отбросил, как посадские своих баб отбрасывали во время пьяного праздника, и швырнул на стол смятые ассигнации, и только тогда Боженка увидала, что на брате сапожки с припуском, а в руке кепор, и все поняла, и заплакала, потому что кто стал на воровскую дорожку, тому с нее не сойти.

А через полчаса пришли городовые, и Анджей стал белым как полотно и бросился к сестре, словно к матери бросился, защиты у нее искал, и Боженка тоже подалась к нему и успела обхватить его птичьи плечи руками, но разорвали их, увели среднего, а городовой остался: тетрадку достал, перо вынул, чернильницу-неразливайку и начал спрашивать:

– Фамилия? Имя? Отечество? Кем приходишься злоумышленнику? Родители где?

Лениво он ее расспрашивал, лениво записывал, ручку уронил; Боженка ручку с пола подняла, и только в этот миг городовой увидел стройную девичью фигурку и красивые обнаженные руки и тихонько сказал:

– Если ты со мной по-хорошему будешь, брату твоему помогу. Отпущу по его юной дурости.

– Это как? – не поняла Боженка.

– Дура, что ль? Пусти малых гулять и дверь запри.

Вспомнила Боженка лицо отца, слова его последние, а потом почувствовала птичьи плечики брата, взяла близняшек за руки, отвела их во двор – в песочек играть, а сама дверь заперла.

…А на следующее утро, когда с малыми в околоток пришла, ей сказали:

– Бандюга твой брат и вор. В тюрьме он, с кандалами по Сибири пойдет.

– Мне того, который допросы делал, – побелев лицом, сказала Боженка. – Мне б с ним поговорить.

Жандарм Боженке подмигнул и тихонько ответил:

– Я к тебе сегодня приду допросы делать.

…Возвратилась домой Боженка, а хозяин ей сказал: