Кузьма Чорный - Млечный Путь

Бушмар шел обратно по прелой листве. Молодая женщина, нанятая в хозяйство, перед Лявоном пересекла двор. Бушмар опустил в землю глаза свои и сурово спросил:

— Как же ты нанялась из своей хаты?

Женщина ответила не сразу. И то как бы нехотя:

— Так вышло.

— Как?

— Помер мой…

Бушмар аж вздрогнул. Глаза его вскинулись на женщину. Она почему-то от этого взгляда покраснела, опустила голову, вздохнула. Заторопилась в сени. Бушмар стоял все и не сводил глаз с женщины, пока она шла через весь двор.

В тот день Бушмар работал без устали. Заходя в хату, он несколько раз подходил к постели матери, молча стоял рядом несколько минут. Старая женщина совсем была слаба.

Бушмар старался не оставаться подолгу в хате. Дорвавшись до работы, он в тот день успел сделать многое и к вечеру, уставший, принялся хлопотать уже возле забора. Женщина снова попалась ему на глаза. Теперь и она обратила на него взгляд свой, но в голосе ее трудно было услышать нечто большее, чем обычная озабоченность хозяйственными делами, чем равнодушное отношение к нему и чужой работе. Проскальзывало даже недоверие и враждебность к чужому человеку. Она совсем не так, нежели утром, заговорила с ним:

— Может, подсоблю тебе?

Он промолчал, а спустя минуту сказал:

— По дому делай, что надо…

И глянул так, как и давеча глядел ей вслед, но тут же занялся забором. А женщина направилась к хате почти бегом, должно быть, делая вид, что спешит. Завязанный назад углами платок сбился у нее с головы, короткая домотканая одежда была обсыпана остью.

Женщина оставалась в хате, пока не стемнело, а в сумерках искала его во дворе взглядом. Нигде никого не было, она вернулась в хату и поговорила с болящей:

— Лявона нет нигде поблизости, может, куда подался, а я припоздниться могу, его ожидаючи. Я со всей работой управилась, так что пойду. Чуть свет буду снова.

— Ладно, — отозвалась старуха.

Женщина вышла из хаты. Миновала подступавший к усадьбе лесок, перешла по мосточкам речку; отошла уже чуток от усадьбы. И вдруг увидела Бушмара. Он стоял над извилистым берегом взбаламученной речки и куда-то смотрел.

Она немного испугалась от неожиданности, на мгновение остановилась. Он услышал ее шаги и оглянулся. Брови его были насуплены — это она хорошо рассмотрела.

— Амиля? — вдруг произнес он впервые за этот день ее имя, тоже вздрогнув от внезапного ее появления.

— Я иду домой сёння, давно не была, завтра раненько вернусь. Тут все в порядке.

— Иди, — ответил он тотчас.

Она заторопилась. Он долго еще стоял, пока мрак не окутал его совсем. Затем медленно побрел обратно. Так среди тишины встретил он первый вечер в родной усадьбе.

«Она не хочет быть здесь со мною, — думал Бушмар ночью, — ушла, сбежала. Боится».

Он усмехнулся сурово и тихо, словно добился того, чего долго добивался.

— Это вы сами, мамуня, уговорили ее к нам наняться? — подошел он, встав на заре, к старухе.

— Кого? — не сразу поняла мать.

— Амилю.

Стеная и охая, мать отвечала:

— Она только как прослышала, что нанять нам кого-нибудь надо, так сама пришла проситься. К кому ж ей еще наниматься, куда она тут пойдет? Некуда. А так ей жить — бог его знает как и с чего. В хате — голота.

— Быстро ж она овдовела, — угрюмо сказал Бушмар.

За несколько лет перед этим на том самом месте, где стоял во мраке Бушмар, когда повстречала его Амиля, произошло одно не совсем обычное событие. Польские солдаты стояли тогда густо по всем окрестным деревням. Бушмар спокойно жил себе в своем медвежьем углу. Раз в две недели выезжал в постерунок [6] Жандармский участок (польск.) . с подводой — отбывать гужевую повинность, а больше, как всегда, мало где его кто видел. Вечерами же он вышагивал через свой лес к деревне. Там уже поджидала его Амиля. Часто она выходила ему навстречу, и он вел ее к лесу. В лесу садились рядышком на поваленную ель. Лес тихо гудел, стряхивая с себя сухие иглы и снег. Снег был и под ногами у них — обледенелый, гладкий и слежавшийся. Она мерзла на холодном дереве, он усаживал ее на колени себе, она согревалась в его руках, становилась маленькой рядом с ним, беспомощной. Часто он шутки ради переносил ее через всю поляну к дороге, откуда она бежала домой, а он стоял у стены ельника и провожал ее взглядом своим. Стылая тишина сковывала поле, а гул леса был спокойнее любой тишины. Амиля исчезала с глаз его где-то в темном мерцании стен и крыш, а он все стоял. Высокая фигура его темнела на отшибе в нескольких шагах от леса. Затем он медленно направлялся в свою сторону, никогда не опаздывая в свою берлогу. Наступивший день длился не долго, не коротко — шел своей чередой. А вечером Бушмар снова шагал через лес.