Николай Олейник - Жилюки

Под окнами кто-то прошмыгнул. В комнату влетела Марийка.

— Пани Софья, — не могла она отдышаться, — пани Софья… Скажите ему, скажите, он вас послушается. Скажите! — бросилась к ней, рыдая.

Совинская обняла девушку.

— Кому сказать? Что сказать? Марийка, ну, хватит, перестань плакать!

Девушка оторвалась от учительницы, вытерла глаза.

— Андрею скажите. В эту ночь он решил поджечь солтыса. — И оглянулась: нет ли кого, не слыхал кто ее слов?

Вон чего она так напугалась!

— Он тебе сам сказал?

Марийка кивнула.

— За отца будет мстить. Сказал: «Как только стемнеет, все дымом пущу…» И дома его нет… Его поймают, пани Софья, — снова всхлипнула девочка.

Совинская собрала листки бумаги, спрятала в сундук.

— Что же ты так поздно? — спросила она наконец, думая о чем-то другом. — Уже вечереет.

— И так насилу вырвалась. Граф будто скоро должен приехать, прибираем всюду…

Глазами, полными слез, Марийка следила за каждым движением учительницы, ждала от нее совета.

— Ты, Марийка, иди. А то еще спохватятся, узнают, что у меня была. К Жилюкам я сама пойду. — Она обняла девочку, прижала к себе. «А где же моя любовь? В каких краях, на каких дорогах? Говорят — скоро вернется. А когда это скоро? Два года, третий уже, как нет Степана». Сердце заныло, и Софья крепче прижала Марийку, поцеловала в лоб.

— Иди, Марийка, — легонько отстранила девочку.

Та взглянула на нее умоляюще, покраснела, блеснула глазами.

— Будьте здоровы.

Смотрела, как девочка метнулась тропинкой к реке и берегом подалась к графскому дому, а перед глазами, окутанный голубою мглой, словно в тумане, стоял он, Степан, ее любимый, суженый. «Где ты, друг мой? Я жду не дождусь… Слышишь, Степан?» А даль густела, темнела. Вот и совсем померкло… Порыв ветра стукнул окном, вывел Софью из задумчивости. «Ой, что ж это я?» — спохватилась она. Закрыла окно, поправила косы и вышла. «Хоть бы застать, — билась тревожная мысль. — Как же это он? И не посоветовался…»

У Жилюков света не было. И во дворе никого… Подошла, постучала в окно.

Выбежала Яринка — обрадовалась, узнав.

— Андрей дома?

— Нет, куда-то ушел.

Сердце заколотилось.

— Да вы заходите, — приглашала Яринка.

Переступила порог, и сердце забилось еще сильнее: в последний раз переступала этот порог также вечером, следом за Степаном. Он еще за руку держал, чтобы не споткнулась или не ударилась обо что-нибудь в потемках.

У печи хлопотала Текля.

— Добрый вечер вам в хату.

Текля и рогач выронила. Стояла, опустив длинные, тонкие руки, не веря своим глазам.

— А мы уже думали — никогда не зайдете… Загордились, — сказала она чуть не сквозь слезы. — Как уехал Степан, словно забыли нас… Да проходите же, садитесь. — Текля метнулась, обмахнула тряпкой скамью поближе к столу.

— Кто там? — отозвался с полатей хриплый мужской голос.

Софья ступила вперед.

— Добрый вечер… — Она так и не назвала Жилюка ни дядей Андроном, как могла бы назвать до знакомства со Степаном, ни отцом, хоть в мыслях и вертелось слово «отец»… «Добрый вечер, отец». Ведь они со Степаном обручены. Без свидетелей, правда, без лишнего глаза, вот тут, в этой хате, при отце и матери, Степан назвал ее своей нареченной тогда, в тот далекий вечер, когда она впервые переступила их порог и когда он, ее любимый, уезжал в далекую, незнакомую Испанию, где клокотали бои, где бились интербригады, обороняя молодую республику рабочих и крестьян.

— Видите, что со мной сделали… — охал, поворачиваясь на скрипучих полатях, Андрон.

Текля зажгла лучину, огонь раскачивал сумрак, разгонял его по углам, освещая лицо Жилюка — все в синяках. Софья ужаснулась.

— Могли и убить, — натужно промолвил Жилюк. — Что им?

Совинская поправила на нем одеяло.

— Звери, а не люди, — прибавила Текля. — Чтоб так, ни за что ни про что, искалечить человека…

— Примочки делаете? — спросила Софья.

— На холеру они ему! И так пройдет.

Андрон промолчал.

«Но как же с Андреем? Неужели до ночи он так и не вернется?» — беспокоилась Софья.

— Андрея куда-нибудь послали? — спросила она.

— Крутился во дворе, — сказала Текля. — Разве у него узнаешь?

— Может, коня повел пасти, — добавил Андрон.

«Подожду, может, подойдет. Еще ведь рано». Рассказывала Текле, как делать примочки, а у самой болело сердце за парня. «Ну как сгоряча надумает сейчас, вечером? Почему не зашел, не сказал?»

— О Степане так ничего и не слышно? — спросила Текля.

«Что им сказать? Что должен быть здесь? Что уже в дороге? Но этого же нельзя. Мать есть мать — возьмет и похвалится кому-нибудь, поделится с кем-нибудь радостью. Не успеет Степан и ступить на родную землю, как снова начнут за ним охотиться. Нельзя. Потерпите, мама. Больше терпели».