Н Гладилов - Бабий бунт

— Казнить его! — ревели. Степана разорвали бы на части, да выскочила на трибуну Брюховна — бабенка бедовая, глаз-огонек.

— Стой, бабы! Жаль, не мой кобель попал первым — ладно не уйдет и он! Слушайте, бабы, — это первый попал к нам из наших извергов борзых, — давайте для примеру, чтоб другим неповадно было, не дадим ему во-веки больше знать счастье мужнее. Пусть узнает да и другим скажет, — каково это. Пусть не знает он ни любви, ни ласки нашей бабьей во-веки. За Дарью, бабы, за побои ее, за участь ее горькую, за то, что не хотел он в ней видеть друга и человека, отомстим ему — выложим как жеребенка, сделаем его, бабы, мерином!

— Согласны! — взревели бабы.

И видит Степан, — не бабы перед ним, а сущие ведьмы.

Сорвали с него бабы рубаху, повалили наземь, рвут штаны солдатские ватные — с тремя рядами заплат, перед носом пуговица мелькнула медная, с Карпат привезенная. Вяжут ему ноги ремнем коновальским, над глазами инструмент мелькнул страшный — приготовились.

Сжался Степан в комочек, похолодел, попробовал двинуться, — ноги и руки скованы. Взвизгнул, простонал, метнулся тщетно, собрав все силы, и… проснулся.

В избе было тихо, спокойно, убрано. За столом, у окна на лавке, сидела Дарья. Надвинув на подбитые глаза платок, пряла. На дворе на повети горланил петух.

Степан долго не мог притти в себя — болела голова, болело все, руки, ноги, нутро, как чорт опакостил. Теплые ватные, когда-то солдатские, штаны опустились с корявого зада, до колен утянув за собою подштанники. Сердце усиленно дрыгало, собираясь выпрыгнуть, по телу выступил пот, скользкий неприятный, ледяной, холодный. В горле пересохло — хотелось пить — тошнило.

Увидя Дарью, Степан свободно вздохнул и буркнул:

— Ты здесь…

— А где мне быть-то? — ответила.

— Никуда не уходила? — переспросил.

— Нет.

— И в совете не была?

— Да нет. Побластилось спьяна-то!

— Нигде, говоришь… Гм… Ладно…

— Продрыхся ли, рожа поганая? Последний ты пуд ухнул, дрочень, и глазам не стыдно.

— Замолчи, не твое дело, — ответил коротко и стал медленно слезать с палатей, придерживая штаны.

— Сволочь! опять к порткам пуговицы не пришила! Заброда, отхлестать вот портками морду-то, гадина!..

Баба Дарья виновато подернулась.