Александр Толстиков - Охотничьи были

Самые беспокойные садились по машинам и ехали искать утренний клев. Нетерпеливые ходили с места на место. А неустойчивые — те сматывали удочки. Не клевало ни у кого. Только Аркадий Наумыч таскал то добрых окуньков, то — реже — подъязков и ругал сорожат, обманывавших неверными поклевками.

С левой стороны от Аркадия Наумыча раскинулся веер моих удочек, с правой — такой же веер удочек Николая, самого молодого из нас, но самого сильного в теории рыбацкого искусства. Порою ветром и тягой воды наши поплавки сбивало в одну кучу. Но, странное дело, Аркадий Наумыч опустил в свою новенькую корзинку добрых полсотни хвостов, а у нас с Николаем ни одной поклевки не было. Между тем в этот раз мы даже червями пользовались из одной банки.

— В чем дело, теоретик? — спрашиваю я Николая.

— А лески у тебя какие? — отвечает он вопросом на вопрос.

— Как какие?.. Обыкновенные… Жилка…

— В том-то и дело, что обыкновенные. А у него, — Николай кивает в сторону Аркадия Наумыча, — крашеные. Обрати внимание, чем крашены. Чаем, луковыми корками да зеленкой…

— Завтра же перекрашу свои лески в оранжевый цвет, и тогда, Аркадий Наумович, держись, — прерываю я Николая.

Он продолжает:

— Опять же — крючки не годятся. У нас местные, а надо бы выписать из Владивостока, или еще лучше из Астрахани, тогда белуга пойдет.

— А может, вся сила в поплавке? Цвета все-таки, почти радуга…

Время от времени мы прерывали свои досужие разглагольствования короткими сигналами:

— Белый тонет… Голубой повело… Зеленый ложится…

Аркадий Наумыч таскал и таскал.

В чем все-таки дело?

— Наверное, ямка в этом месте, — словно оправдываясь, говорил счастливчик…

В том, что никакой ямки здесь не было, каждый из нас мог поклясться. Не раз мы проводили утренние и вечерние зори именно здесь и рельеф дна представляли довольно точно. Но другого объяснения не было.

Часов в восемь, в девятом к нашим позициям, прихрамывая, подошел местный товарищ, по виду ровесник Аркадия Наумыча. На плече он нес связку березовых удилищ, длинных, но казавшихся необыкновенно кривыми и тяжелыми по сравнению с нашими бамбуковыми. Поздоровавшись, он справился о клеве, рассказал несколько обычных рыбацких историй и наконец проговорил:

— Где-то я тут прикорм ставил…

Он потянулся к колышку, стоявшему у ног Аркадия Наумыча, снял с него шнурок и вытянул из воды марлевый мешок с распаренным овсом.

По берегу прокатился гул. Цепочкой — от одного рыбака к другому — передавался рассказ о чужом прикорме. И я не уверен, что подъязки и сорожка Аркадия Наумыча не выросли по этим рассказам в мясистых язей, широких лещей и килограммовых подустов. В улове же крупной рыбы не было. Больше всего попадался окунь.

Окунь? Вот это-то и странно. Из всей литературы, из всей нашей рыбацкой практики следует, что окуня не прикармливают. Окуневую стаю надо искать.

— А теперь что скажешь, Николай? Как это увязать с теорией? — спрашиваю я.

Он немного помолчал и ответил: «К прикорму шел малек, а окунь охотился за мальком».

Впрочем, это только его догадки.

Мы попросили у местного рыболова несколько горстей овса, разбросали поровну к своим удочкам и продолжали сидеть. Начало клевать и у нас, обиженных, причем, примерно одинаково. Каждый испытал несколько приятных моментов. Догнать Аркадия Наумыча по улову мы, конечно, не догнали, но заметно поправили свои дела. С тех пор мы берем с собой то овес, то кашу, то вареный картофель, иногда даже творог. По совету Николая, мы прибавляем к прикорму пахучие вещества или обходимся без них; разбрасываем рыбьи лакомства горстями или опускаем их на дно в мешках и сетках. Но чаще всего наши эксперименты не приносят никакой пользы. Случается, что прикорм стоит в одном месте, а рыба клюет в другом.

А Николай молчит.