Борис Никольский - Белые шары, черные шары...

За все время его работы в лаборатории еще не было такого случая, чтобы гонец из института являлся к нему домой, да еще на ночь глядя.

Чувствуя, что уже начинает волноваться, Творогов быстро прошел по коридору и распахнул дверь в комнату.

Навстречу ему из кресла поднялся Миля Боярышников. Тот самый Боярышников, его аспирант, на подарок которому Зиночка Ремез собирала сегодня деньги.

У Творогова сразу отлегло от сердца. За появлением этого человека у него дома, при всей неожиданности этого визита, вряд ли могло крыться что-нибудь серьезное. Просто Боярышников, кажется, считал, что если ему выпало счастье защищать кандидатскую диссертацию, то это событие непременно должно будоражить и волновать весь ученый мир. Причем он принадлежал к тому особому сорту людей, которые свято убеждены, что ничто в мире не делается само собой, ничто не достигается обычным, естественным путем — все нужно проталкивать, пробивать, организовывать, устраивать. И не то чтобы Боярышников всегда искал обходные, нечестные пути, не то чтобы обязательно преследовал корыстные цели, нет, но он все время был озабочен, все время — в действии: он мчался к Ивану Ивановичу просить, чтобы тот позвонил Петру Петровичу, поскольку рассчитывал, что Петр Петрович наверняка знает, что думает о его диссертации Василий Васильевич… И отчего-то ему и в голову не приходило, что проще простого об этом спросить у самого Василия Васильевича и тот со свойственной ему откровенностью и прямотой честно, в глаза выскажет свое мнение.

Все мог понять и простить Творогов: и волнение перед защитой, и нервное напряжение, и вспышки неуверенности, но только не эту вот мелочную, суетливую настырность, граничащую с бесцеремонностью.

— Так что же, Боярышников, у вас приключилось? Чему обязан? — стараясь все же не обнаруживать свою досаду, спросил он.

— Константин Александрович, возникло непредвиденное обстоятельство, я только что узнал о нем, — возбужденно заговорил Боярышников. — Узнал и сразу бросился к вам. Простите меня, ради бога, за вторжение, я пробовал звонить по телефону, но было все время занято, и я решил… вам ведь как научному руководителю моему тоже нужно знать…

— Честно говоря, я вполне мог бы потерпеть и до завтра, — усмехнувшись, сказал Творогов. — Кстати, и вам, Боярышников, не советую так волноваться, а то вы всю свою нервную энергию растратите до защиты…

У Боярышникова было непривычное имя — Эмиль. Эмиль Петрович Боярышников. Творогов хорошо помнил, как слегка покоробило его это сочетание, когда Боярышников — тогда еще вчерашний студент, претендующий на аспирантское место, — впервые предстал перед ним. Ведь имя тоже может кое-что рассказать о человеке, если не непосредственно о нем, то, по крайней мере, о его родителях. Может быть, стоило бы в тот момент довериться своей интуиции, внезапно промелькнувшему чувству внутреннего сопротивления, и тогда бы сейчас перед ним не маячил беспокойно этот высокий парень, а точнее сказать, молодой мужчина с нервным подвижным лицом, такой, казалось бы, взрослый и одновременно такой по-детски беспомощно-растерянный, такой самоуверенный и такой легко уязвимый. Но так или иначе, а дело в тот далекий уже день было сделано: у Эмиля Боярышникова оказались хорошие рекомендации с факультета, из научно-студенческого общества, от людей, к которым Творогов испытывал и доверие, и уважение. С тех пор прошло больше трех лет, но Творогов так и не привык, так и не смог приучить себя называть Боярышникова по имени и предпочитал обращаться к нему по фамилии.

— Да вы садитесь, Боярышников, и расскажите толком, что же такое ужасное стряслось, — постепенно смягчаясь, сказал Творогов. Кто знает, может быть, в свои аспирантские годы он сам выглядел не многим лучше, кто знает…

Боярышников опустился в кресло и, казалось, сразу почувствовал себя увереннее.

— Понимаете, Константин Александрович, — сказал он, — из достоверных источников мне стало известно…

Творогов едва удержался, чтобы не хмыкнуть. «Из достоверных источников» — ну и манера выражать сбои мысли!

— …мне стало известно, что завтра в Ленинград приезжает сотрудник из института Степанянца, приезжает специально, с целью выступить на моей защите…

— Ну и что же? — благодушно перебил его Творогов. — Пусть приезжает себе на здоровье, послушаем, что он скажет…

— Что он скажет! В том-то и дело, в том-то и дело! Мне уже известно, ч т о о н скажет! Мне абсолютно точно сообщили, что он едет специально, понимаете, Константин Александрович, с п е ц и а л ь н о, чтобы выступить п р о т и в, чтобы задробить мою диссертацию!