Юрий Гейко - Твой друг. Сборник по собаководству. Выпуск 3

Враги уничтожали пленных, заметая следы кровавых преступлений. Из лагеря, где был Вознесенский, пленных тоже спешно погнали на расстрел, ночью, под дождем. Вознесенский и еще один русский по уговору исчезли в придорожной канаве, заполненной весенней талой водой с грязью. Лежать пришлось долго, пока прогнали пленных. Затем беглецы побежали прочь от дороги. Спрятались в сарае чешского крестьянина. В сарае размещался скот, а над ним сеновал, здесь горами лежали спрессованные тюки сена. Беглецы нащупали тюк послабее, распаковали, зарылись. Хозяин не подозревал о незваных гостях. Вскоре зашли на хутор фашисты с целым обозом, в усадьбу вошли, стали говорить с хозяином. Тот спокоен: «Нету никого». Не поверили, штыками сено кололи. Однако не добрались. Уехали с обозом.

У беглецов дырка в стене — видно, что на дворе делается. Дочка или работница несет ведро свиньям; зашла в хлев, вылила корм в корыто. Вознесенский слез, горстями набрал свиной мешанки в пилотку, товарищу принес — тот простыл в воде, заболел. Так и делились кормом со свиньями. Раз девушка вылила мешанку, ушла. Вознесенский слез, наелся, товарищу взял, съели. Но тут жадность одолела. Спустился опять в хлев, а девушка возьми да и вернись! Как она закричит и бросилась бежать. Через минуту вернулась с хозяином, кое-как объяснились, где — на пальцах, где — по-немецки. Хозяин повел их во флигель, дал по мягкому колобку и по чашке кофе. «Больше, — говорит, — нельзя». Покормил несколько дней, потом отвел к чешским партизанам. Там они и войну кончали, и своих встречали.

После войны работал на строительстве железнодорожной ветки Абакан — Тайшет. Там они встретились и поженились. Ей было девятнадцать лет, ему — двадцать семь. Всю оставшуюся жизнь болели раны Вадима Демьяновича, давал знать себя осколок. А под конец парализовало руку и ногу. Но до самого пенсионного возраста работал. О льготах не хлопотал.

На этом бы и закончилась история моего знакомства с усадьбой на болоте и ее обитателями, если бы…

Хрустит снег под ногами на тропинке, что вьется промеж кочек, мимо усадьбы на болоте, дальше, к заросшим осокой и ивняком озеркам. Я иду по тропинке за своей овчаркой Рикой и, проходя мимо дачи Вознесенских, поворачиваю голову влево… Из трубы осиротевшего домика не вьется дымок, не стучит молоток, и становится невыносимо грустно. Ушел Вадим Демьянович — «старик на болоте» — за ту черту, из-за которой не возвращаются, за которую многие живые протянули бы руку, чтобы вернуть дорогих им людей. Но такое невозможно.

За изгородью возникают две собачьи фигуры, и две огромные овчарки кладут лапы на нее. Стоя на задних лапах, молча смотрят на нас с Рикой. На меня они не лают. Мы — добрые знакомые. Без фамильярности. Это Астра и ее сын Барс, намного ее переросший. Барса мы сдадим в армию. Он ждет своего «призыва».

В усадьбе собаки живут одни, охраняя домик и кроликов. Я приветствую собак, Рика пробегает с ними традиционный маршрут — вдоль забора по разные его стороны, и мы с ней идем дальше. Иногда в усадьбе бывает Лида, и тогда мы с ней разговариваем.

…Соседка моя вытащила меня на лыжную прогулку. День выдался солнечный и теплый, ушли мы далеко на Байкал по льду, занесенному ровной пеленой снега. Возвращались в полдень через болота, мокрые от пота, заиндевевшие и красные от морозца. Шли мимо усадьбы Вознесенских. Я далеко отстала, соседка шла впереди. Вот она пошла мимо домика, и в моих мыслях мелькнуло: «Сейчас на нее залают собаки» и тут же: «Странно, никто не залаял…».

Поравнялась и я: собак не было. Я резко свернула к усадьбе, постучала по железному листу, крикнула:

— Лида!

…Было тихо. Странно, что я всегда смотрела только на собак, видела их и за ними домик, а что было дальше — не видела. А тут вдруг взгляд словно провалился в молчание, и я увидела за домиком сарайчик, дверь его почему-то была распахнута. Тревога перечеркнула всю прелесть лыжной прогулки. Я поспешила домой, переоделась и побежала к Лиде узнать, не увели ли они собак домой. Нет, не уводили. Лида встревожилась, сказала, что сейчас приготовит собакам еду и пойдет к ним, а вечером заглянет ко мне и все скажет. Но я уже почти уверена была, что собак убили. Потому что «охота» за крупными собаками приняла уже форму промысла, потому что овчарок доставали крючками за ошейник из-за забора дач, потому что в моду вошли унты и шапки из собачьего меха, потому что на «барахолке» в Иркутске такая шапка стоит сто рублей, а унты — сто пятьдесят. Вот сколько весомых доводов!