Александр Яковлев - Человек и пустыня

— А потом, дедушка?

— Ну, что ж потом? Вот голова закаменела и тулово закаменело — горами стали. Змеевы горы теперь прозываются. И некому защищать пустыню. Пришел человек с полуночной стороны, дороги провел, хуторов настроил, села да деревни пошли — любо-дорого смотреть. И почти всё, брат, на моей памяти. Завоевали матушку-пустыню мы.

— И ты воевал?

— А как же? И я воевал. Победили, разделили. Вот теперь отец твой воюет, а придет время — ты воевать будешь. Мы — Андроновы, нам туда все пути.

А-а, мы — Андроновы. Бывало, дед приедет домой из Заволжья, шумный такой, оручий, схватит Витьку на руки, зачнет носить по комнатам, зачнет качать да бородой щекотать.

— Ты чей? — спросит.

Витька уже знает, как надо сказать.

— Я — Андронов, Виктор Иванович.

Загрохочет дед, бородища заколыхается, глаза станут звездочками:

— Зернышко ты мое…

А мама ходит за дедом, руки растопырит: боится, как бы дед не уронил Витьку…

Теперь уж не берет дед Витьку на руки. Где же! Витька большой. Вон лицо-то у него какое круглое, с пристальными глазами, смотрит на деда не мигаючи.

— Дедушка, почему ты теперь не воюешь?

Дед потемнел сразу.

— Отвоевал, внучек, отвоевал! Пора на покой, о душе подумать.

Помолчал, погладил задумчиво бороду, заговорил, будто сам с собой:

— Ох, чуют кости старые: смерть идет, суд последний близится, а на суде на том дашь ответ за всякое слово праздное. А сколько их было на веку долгом — слов праздных? Много, прости господи!

И уж совсем про себя:

— Исчезе в болезнех живот мой, и лета моя в воздыханиях. Молись, молись, Михайло, молись за род весь свой — андроновский.

Витька, вдруг притихший, молча идет рядом с дедушкой; ребячьим сердцем он чует: задел деда за живое за что-то. Слыхал Витька, дома не раз говорили: грехи дедушка замаливает, все ему дружки-приятели были — и табашники, и бритоусцы, и щепотники, и рыла скобленые — вино, пиво с ними пивал, на гулимонах гуливал. А ныне — и поясница болит, и о грехах гребтится.

От сына от родного со снохой вот сюда в сад убежал, за четыре версты от города, зиму и лето здесь живет, постится, молится, душу спасает.

Сад большой-большой. Речка Сарга через самую середку бежит — лентой светлой. Одним краем сад в берег Волги уперся, другим — кустарником и вишней — владимировкой и марелью — чуть забрался на белую гору… А это не гора — змеево тулово, что богатырь рассек.

В саду белый двухэтажный дом с широкой террасой, крыша на дому ярко-зеленая, и кругом дома — высокие липы, от старости уже дуплистые. За домом, по взгорью, между кудрявых яблонь с выбеленными стволами, стоят ульи темными монахами, и дед целый день, бывало, ходит между ними с непокрытой головой, в длинном черном кафтане-сорокосборке, ходит шарящей походкой и поет тихонько «Отверзу уста моя». В дому у деда две комнаты в нижнем этаже, в комнатах — чистота, вязаные дорожки на полах, картинки по стенам: «Жизнь праведника и жизнь грешника», «Страшный суд», «Ступени человеческой жизни»; а передний угол в большой комнате весь заставлен темными иконами, и перед ними три лампы горят неугасимо. Аналойчик перед иконами, на нем — толстейшая книга в кожаном переплете, закладки разноцветные в книге — утром и вечером и середь дня дед торжественно, нараспев читает каноны, кланяется в землю, кланяется и кряхтит…

На стене — тоже в большой комнате — висят огромные старинные часы с полупудовыми гирями на тонких бечевках. Часы медленно, по-стариковски говорят: чи-чи-чи — и по-стариковски же через каждый час кашляют.

А живет с дедом работник Филипп, малость помоложе да пошустрей деда, однако седой весь, и тоже о спасении своей души думает: с лестовкой у пояса так и ходит, дрова ли рубить пойдет, за водой ли на речку Саргу, — без лестовки ни шагу.

Так и жили два старика — спасали душу — в саду, на речке на Сарге, в том самом саду, про который сам дед говорил: «Место райское». И дед и Филипп ходят в сорокосборках — сорок сборок в талии, — одежде праведных, в сапогах высоких, потому что грех выпускать брюки на улицу. Оба — с седыми бородами во всю грудь и оба мудрые, потому что оба доподлинно знают и могут рассказать Витьке, где живут волки и медведи; могут сказать, в каких горах, в каком месте клады зарыты и почему золотые яблоки растут только в раю. У деда есть книги толстые-претолстые в кожаных переплетах, от книг пахнет воском и ладаном, а в книгах этих картинки: красивые ворота с резными столбами да завитушками, а за воротами — большущий сад, на яблонях — яблоки золотые и птицы с голубыми хвостами.