Михаил Анчаров - Самшитовый лес [litres]

– Тоня, – я говорю, – знаешь, почему теперь нет такой болезни, как оспа?

– Знаю, – отвечает, – так ведь прививки…

– Ну правильно, а кто их изобрел?

– А мне почем знать?

А я говорю:

– Считается, что их изобрел английский врач Дженнер.

– Ну и что?

– А то, что он не изобрел, а взял наблюдение одной бабки, которая заметила, что коровы, которые переболели оспой и остались живы, заражают других коров, и те после этого не болеют вовсе.

– У какой бабки? Как фамилия?

– Фамилии история не сохранила.

– Ну и что? – сказала Тоня.

– История не сохранила, а люди перестали болеть. Так что люди перестали болеть не от профессора Дженнера, а от безымянной бабки. Как ты считаешь, кто кого облапошил?

– Понятно, – сказала Тоня. – Не пойму, куды ты клонишь.

– Вот куда, – говорю. – Когда я додумался, что рак, раковые клетки можно бить резонансом…

– Так ведь не ты додумался, а Сапожников?..

– А не все одно?.. Я разговаривал с онкологом. Когда я растолковал ему, что к чему, я увидал, что он понял. «Ну что, будете этим заниматься?» – спросил я. А он мне знаешь, что ответил?

– Нет…

– «Все правильно… Но наука пошла другим путем». Я ему говорю: «Какой путь… какой путь? А вы что, сами-то, застрахованы? А мать ваша застрахована? От рака?» Он ничего не ответил и перевел разговор.

– Вот сука, – сказала Тоня.

– Но рак более или менее далекая перспектива, но вот сейчас появилась болезнь – СПИД, и в Нью-Йорке уже эпидемия, и к нам просочилась… А способ-то тот же самый. Бить резонансом не раковую клетку, а вирус СПИДа. Раз он вирус, значит он живой; значит, и у него есть спектр излучения. И если подобрать к нему резонанс, то можно резонансом вирус бить, остальные клетки просто не трогать… Тоня, ты хотела бы спасти мир?

– От эпидемии?

– Не только от эпидемии. Достоевский утверждал, что мир спасет красота.

– А что? – сказала Тоня. – Шикарно было бы.

– Я почему-то верю, что теперь у тебя все получится. А если твою фамилию никто не узнает?

– А на хрена мне?

– Тогда подкинь эту идею своему профессору. Если он поверит, поверят и другие.

– Почему?

– Потому что он открытие припишет себе. Вот поверят ли только… Сомневаюсь…

– А ты не сомневайся! – сказала Тоня. – Сделаю разрез повыше – поверят.

– Тоня, тебе цены нет, – сказал я.

– А я знаю, – сказала она.

Все сходилось. За исключением нескольких деталей все сходилось. Но окончательно все сошлось однажды на улице. Я встретил Апостола из киногруппы, который, как и я, любил песню о Прасковье.

Была весна. Снег в городе почти стаял. Зима кончалась, и на балконах и карнизах хлопотали необразованные воробьи, такие пушистые маленькие динозавры, которых тоже пытались истребить (хотя и не у нас) на основании научных методов своего времени; но вот они живы и подтверждают одно наблюдение, сделанное юмористом на вечере смеха. И это наблюдение настолько важное, что его стоит привести здесь. К сожалению, не помню фамилии автора. Он сказал, что «редких животных записывают в Красную книгу, а часто встречающихся животных – в Книгу о вкусной и здоровой пище».

Я увидел, что киноапостол идет хмурый. Я поинтересовался – в чем дело? Он сказал, что Тоня меня несет.

– За что? – в свою очередь спросил я.

– Ей передали, что ты против того, чтоб она играла роль в твоем сценарии.

– Кто передал?

– Да режиссер… Как его?..

– Ефим Палихмахтер?

– Он.

– Он ничего не понял, – сказал я. – Он добивается от Тони, чтоб она сыграла Образ; я ему объяснил, что это невозможно. Потому что Образ нельзя сфотографировать. Нарисовать можно, в мультипликации, а сфотографировать в игровом кино – нельзя. Образ – он как сон; как его сфотографируешь?

– А как же ты говоришь, что у актрисы Удовиченко получается…

– Ну, – говорю, – Удовиченко – это гений. А гений – это тот, кто видит сны других людей. Удовиченко и играет.

– Вот видишь, – сказал он, – видишь…

– Что – видишь? – говорю. – Она эти сны играет. Как дети играют, – говорю, – капризно и весело. А этому как научишься?

– Ах ты Палихмахтер! – сказал Апостол.

– Такой фамилии тоже нет. Я его выдумал. Я всегда выдумываю, когда вспоминаю слово «степь».

– Степь? – удивился он.

– А-а-а! – говорю. И рассказал ему то, что вы прочли. В самом начале. И я первый раз рассказал другому человеку то, что никому не рассказывал про степь. Не рассказывал потому, что первый раз, фактически только сейчас, додумался до того, что же там было на самом деле, в этой степи. А там был степняк на лошади, который смотрел на эшелон. Потом приложил руку с висящей на ней нагайкой к виску и умчался, как лодка по воде. Сколько лет прошло, а я все думал, что бы это означало? И вот сейчас я сделал открытие.