Михаил Анчаров - Самшитовый лес [litres]

– Что вы, – удивленно сказала она. – Я счастлива…

И сразу исчезла где-то в темноте. Я шагнул за ней.

– Где же вы?

– Вот я, – сказала она.

Из темноты высунулась рука, которая искала мою руку. Я взял ее за руку. Держась за руки, мы дошли до железной двери, толстой, как в сейфе. Открыли дверь, и на чердак влетела дальняя музыка. Держась за руки, мы вышли на лестничную площадку, и музыка кинулась нам в уши. Дверь чердака закрылась за нами, как дверца сейфа, в котором как будто бы заперли что-то самое лучшее.

Мы стоим некоторое время на этой маленькой чердачной площадке, держась за короткие перила и чуть сутулясь, так как потолок такой низкий, что до него можно дотянуться. А снизу шум, свет и вскрикивающая музыка, доходящая сюда толчками.

– Как будто в космической ракете, – сказала она. – В сверхдальней. И мы приземляемся. Правда? И нас встречают. А у них уже все другое. Потому что прошло много лет. Правда?

– Не знаю. Не летал.

– А мы не раззнакомимся там, на Земле? – спросила она, поглядев на меня сбоку круглым петушиным глазом.

– Нет. Не раззнакомимся.

– Алеша!

Мы с Катей оглядываемся на голос и идем через актовый зал, полный народу. Яркие платья. Люди всех возрастов.

Женщина лет сорока улыбается, машет нам рукой, зовет. Рядом с ней аккуратный старик. Мы подходим, я пожимаю руки женщине и старику и целуюсь с ними. Мы разглядываем их, а они нас. Слышу невнятные восклицания – их и свои:

– Ну как?

– Ничего?

– А как ты? Где ты?

– Владимир Сергеевич, как вы выглядите хорошо! Маша совсем молодая! Катя, это Маша Кононова. Мы с ней учились, а теперь она сама учительница, а это мой учитель по физике, теперь директор…

– Я знаю, – говорит Катя.

– А помнишь, Лешка, какая была квартира двадцать пять, – говорит учительница, и лицо у нее растроганное. – Какая была квартира!

Она положила руку мне на сгиб локтя. А Катя стоит рядом и не знает, куда девать голые руки. Она обхватывает себя за локти и стоит, будто зябнет.

– Ты еще помнишь? – спрашиваю я.

– Ха, – говорит учительница. – В ней все собирались перед войной и очень всегда орали. Бывало, идешь – с улицы слышно. Твоей девушки тогда и на свете не было.

– Перед войной была, – говорит Катя.

– Да, правда, – говорит учительница. – А теперь все стали старые – и я и Лешка, а школа все та же… Правда, Алеша?

– Шли бы танцевать, – говорит директор, тревожно поглядывая на Машу.

– Я, Владимир Сергеевич, не умею, – говорит учительница Маша. – Лешка у нас первый танцор был, а за всю школу меня один раз пригласил… Да и то я отказалась.

– Идемте, Алексей Николаевич, – говорит Катя. – Будем танцевать.

И я киваю и улыбаюсь учительнице, и высвобождаю свой локоть, и беру за локоть Катю, и веду ее танцевать. А учительница продолжает улыбаться.

Радиола гремит. Танец веселый, ровный такой. Пары танцуют легко, по-современному, и никто не толкается.

– Не люблю танцевать, – говорю я. – Только устаешь танцуючи.

– А зачем пошли танцевать?

– А как еще обнять девушку незнакомую? – спрашиваю я.

– Это называется флирт? – спрашивает Катя.

– Да, это называется флирт, – говорю я.

– Ах, я такая наивная! – говорит Катя. – А все мужчины – обманщики.

Я хохочу, и на нас поглядывают.

Музыка умолкает. Пары начинают расходиться. Только Катя стоит неподвижно у края пустого круга и не снимает руки с моего плеча.

Я смотрю ей в глаза.

– Так и будем стоять? – спрашиваю я.

– Подождем следующего танца, – отвечает Катя.

– Прелесть вы, – говорю я. – Вам это, конечно, говорили.

– Да.

– Кто?

– Ты…

– Что-то у меня голова кружится, – говорю я, – немножко.

– У меня тоже, – говорит Катя.

– Внимание! – громко говорит репродуктор над сценой. – Дорогие друзья! Радиоузел школы четыреста двадцать семь приготовил для вас сюрприз. Мы подобрали танцевальные пластинки по годам. Для каждого выпуска танец под мелодию самую популярную в год выпуска.

В зале начинают хлопать. Смеяться.

– Начинаем танцы всех выпусков, – говорит репродуктор. – Передаем модную песенку сорок первого года – «Рио-Рита»… Приглашаем на танец наших друзей, выпускников тысяча девятьсот сорок первого года, первого выпуска нашей школы…

Щелчок. Вступление. Тишина. Музыка. Все захлопали.

Пошла музыка. Старая, полузабытая. Печальный фокстротик, почти полечка.

– Пошли, Катя.

– Вы сорок первого?

– Да.

– Пошли.

Танцуем мы с Катей.

– Печальный джазик, не правда ли? – говорю я. – Раз-раз… раз-раз…