Владимир Глушаков - Цветение калины

Годовалая Марийка проснулась от хлопанья выстрелов (немцы, забыв о своих «прожектах» насчет фермы вместо колхоза, торопливо приканчивали уцелевшую кой-где по хлевам живность). Испугавшись, девочка вывалилась из зыбки, ударилась головой об угол печи и посинела от крика, пока доползла до дверей, из которых задувало во все щели…

На соседнем дворе в это время немцы в одном конце, у хлевов, смолили и свежевали две кабаньи туши, а в другом, у баньки, вояки из Островецкого гарнизона проводили экзекуцию, полосуя полураздетого Сметника шомполами под протяжный, на одной ноте, надрывный вой хозяйки…

Когда пополудни команда убралась из села, подурневшая с лица Сметничиха ввалилась в соседскую хату; девочка, неловко подвернув ножку, ничком лежала у порога без памяти. Причитая и заламывая руки, женщина перенесла полыхавшего жаром ребенка в свою хату.

В сумерках хромой Андрей Смотолока, пахавший сотки под зябь, заметил сновавших в березняке детей с кружками в руках — догадался чьи. Зычно прокричал:

— Гей, детва! Скажите своим матеркам, што немца нема в селе! Нехай идуть дохаты!..

Бледная, с широко открытыми глазами и растрепанными от бега волосами Настя Дубровная метнулась от порога к зыбке, и не нашла там Марийку. В предчувствии беды прижав к груди руки, вломилась через прохудившийся плетень на соседский двор, откуда донесся через минуту всполошенный, надрывающий душу материнский вой…

Марийка, у которой Пархом-ветеринар без труда определил двухстороннее воспаление легких и сильный ушиб головы, догорела, не приходя в себя, на вторые сутки.

Ночью приехал за хлебными припасами на лодке Трофим Дубровный с товарищем. Погоревав до рассвета над тельцем дочери, он повез ее, завернутую в кусок грубого полотна, на другую сторону Припяти; под старым, разбитым молнией дубом насыпали холмик из глины, из речного галечника, прихваченного на косе, выложили незатейливый крестик.

О живой зеленой челке, отросшей в мертвой кроне уже после войны, знал лишь он один.

Карателей навел на партизанский Видибор хотомльский старовер Никодим. А еще до этого события он с отрядом румынских егерей шел по следу видиборских подводчиков да наскочил на окруженцев: погоня была расстреляна с небольшого расстояния, лишь проводнику удалось выползти из-под огня целым…

За Никодимом партизаны охотились долго и однажды обложили его дом. Предатель, отбиваясь, засел на чердаке с крупнокалиберным немецким пулеметом, подоспели и каратели. В том неравном бою группа партизан, посланная для исполнения приговора, вынесенного предателю, была уничтожена. Легко раненный Николай Дубровный, хоронившийся в сыром заброшенном погребе, с наступлением сумерек огородами ушел в лес.

Впоследствии гнездо предателя было разорено партизанами, но сам он как в воду канул. Объявился в Хотомле через пятнадцать лет после войны. Срок отбывал в Сибири. Вернулся без ноги. Поговаривали, на лесоповале его крепко помяла лиственница. Во избежание общей гангрены ногу до паха пришлось отнять.

Вернулся Никодим не один — с семилетней девочкой, которую прижил, когда находился уже на поселении. Одному не с руки было возвращаться в родные края, а вот с черноглазой девчушкой, которая доверчиво прижималась к его костылю, пока шли через все село от приставшего у магазина автобуса, совсем другое дело… Расчет оказался верным. Иначе вряд ли бы признала Никодима отказавшаяся от него и уже почти позабывшая его семья. А девочка-то чем виновата?

В хату вошли, так и не дождавшись Сергея, — сын третий день на стареньком ДТ-75 таскал по торфянику копалку, следом гомонливой стаей, как грачи, налетали на белевшие картофелем борозды студенты.

— И не показался на глаза, работник? — скорее для порядка строго поинтересовался у жены Трофим Тимофеевич. Та, продолжая хлопотать у печи, отгороженной от прихожей ситцевым пологом, ничего на это не ответила.

— Ладно, без него управились, — примирительно пробурчал хозяин, стаскивая через голову грязную рубаху.

— Иди, старый, — позвала его Анастасия Мироновна. — Я воды согрела. Солью на руки, а то за неделю заскоруз от грязи.

Поливая на черные, будто сплетенные из прочных дубовых корней руки мужа, обронила мимоходом:

— Тамарка мне знаешь что седня сказала? Надумали оне разводиться…

— Ну-у, ето не первый раз, — отмахнулся было Трофим Тимофеевич.

— Ты выслухай сперва! Подали на развод не всурьез, а так… для видимости. Ей квартира на заводе подошла, а она на свою жилплощу правов не имеет, раз в мужниной служебке проживает. Вот и порешили, чтоб и новую получить, и служебка за ними осталась. И сколько людей, говорила, так делают. Называется ето дело фикцийным… не, о! — фиктивным браком.