Владимир Богомолов - Застава в степи

Так с песней о веселом барабанщике мы и подошли к конторе. Там уже стоял грузовик, и мама с шофером укладывала в кузове веревки и переносные опрыскиватели.

— Всех за один рейс не увезу, — предупредил шофер Федор Федорович Синицын, отец моего друга. Он осмотрел всю колонну и спросил у меня:

— А где мой?

Мне было неловко при всех раскрывать Генкину очередную тайну, и я ничего не смог придумать лучшего, как неопределенно махнуть рукой:

— Он там. У него дело.

Хорошо, что в это время Фаина Ильинична с моей мамой обсуждала какие-то вопросы и не слышала нашего разговора.

— Какое же это у него такое важное дело? — наклонился ко мне Федор Федорович.

— Я вам потом объясню, — решил я отложить этот разговор, увидев, что к нам направляется учительница. Отец Синицына кивком согласился со мной и скомандовал:

— Ну, Фаина Ильинична, сажайте девочек и кладите провизию. А вы, орлы, — обратился он к мальчишкам, — не ждите меня, а идите пешком. Я вас на дороге подберу.

Но Фаина Ильинична не согласилась с шофером. Она сказала, что пусть сначала едут мальчики и агроном товарищ Морозова, то есть моя мама.

— Вроде не по-джентльменски получается, — уперся Федор Федорович.

— Ничего, мы не леди, не обидимся, — обескуражила его своей улыбкой учительница. И тут же пояснила свою мысль: — Пусть ребята там все приготовят. С нами останется только Вова Грачев.

Удивленный Вовка покорно развел руками.

— Запевать будешь. Голос у тебя замечательный.

— Ну, дык, Лобертино Ролетти, — попытался съехидничать Лисицын.

— Сам ты Лобертино, — прижала пальцем его курносую пипку учительница. — Робертино Лоретта. — Ясно? Ну, полезай в кузов.

Смущенный Паша не заставил себя ждать. Он одним махом с колеса перепрыгнул через борт и протянул руки, подхватывая поленья…

Мама тоже села в кузов, отказавшись ехать в кабине. Она объяснила, что у нее там стоят препараты и как бы ребята чего-нибудь с ними не сделали. Тогда Синицын пригласил меня. Я не стал отнекиваться, потому что понял, зачем понадоблюсь ему в кабине: он хочет узнать от меня, где его сын.

Как только, провожаемые криками девчонок, мы выехали на грейдер, Федор Федорович спросил:

— Так где Генка? Мать говорит, вчера не был в лагере, сегодня его нет. Что он там выдумал? Давай, как на духу.

Я рассказал отцу Синицына о злополучном коржике, о горластой вредной тетке, милиционере и об обещании Фаины Ильиничны посвятить Генке очередную линейку. Но тут же успокоил его, что Генка не явился не потому, что ему было страшно идти на линейку, а просто Синицын уточнял что-то насчет коммунаров.

— Так я ж ему об этом рассказывал, — перебил меня Федор Федорович.

— Правильно, — согласился я. — Он и говорит, что вы рассказывали, еще и милиционер ему говорил. Вот он и ходил уточнять что-то.

— И сегодня опять уточняет? — усмехнулся Генкин отец, и я понял, что он ничего не знает о Леопарде и о мечте сына подготовить из этого пса настоящую ищейку, такую, как Мухтар. Как мне тут нужно поступить, я не знал и ничего не мог придумать. Но если я долго буду молчать, Федор Федорович догадается, что я что-то придумываю.

— Кто уточняет? — наивно переспросил я.

— Генка, говорю, и сегодня уточняет?

— А-а, — протянул я, стараясь выиграть время, с надеждой глядя вперед: скоро, что ли, появится поле? Но до того места, куда нас везли, было еще не близко, и мне пришлось отвечать. — А что вы думаете, дядя Федя, узнать все как следует — это знаете как трудно…

Я объяснил, что у нас в лагере составлен план. По нему мы скоро поедем в краеведческий музей, встретимся там с ветеранами гражданской войны. Послушаем их рассказы, а потом сами начнем искать.

— Вы — народ ученый. Вам, конечно, видней, — сказал Синицын. — И учительница у вас вон какая грамотная да красивая. Но я бы не с того начинал. Для начала разослал бы я вас по всем хуторам, чтоб встретились вы с ветеранами. Не в музее, в мягких креслах, а прямо в степи, возле старых окопов. Чтоб от каждого слова порохом пахло. Записали бы все эти рассказы, собрались вместе, прочитали свои дневники. И сразу картина перед глазами. А потом уж, чтоб уточнить, можно и в музей съездить.

Федор Федорович выбросил папиросу в окно, поправил кепку, надвигая козырек на самые брови, и сказал:

— Солнышко пробивается. Это к лучшему, а то я уж к дождю приготовился. Дождь нам теперь ни с какой стороны ни в кон.

Он посмотрел на небо и добавил:

— А может, он и завернет к нам. Вон, смотри льет, у соседей.