Геннадий Юшков - Живая душа

— Здравствуйте, — сказал Женя. Он так и остался боязливым, недоверчивым. Так и смотрел исподлобья.

— Как поживали без меня?

— Хорошо поживали.

— Чего это ты набрал?

— Это ракушки. Они красивые.

— Слушай, старик, мама тебя заставляет рисовать? Или тебе хочется?

— Я рисую, когда хочется.

— Загадать тебе загадку? Три голубя улетели, два прилетели. Сколько осталось?

Женя лег пузом на камень, стараясь дотянуться до обломка раковины. Все дно в заводи было покрыто этими блестящими обломками, и непонятно, чего Женя тут выбирал. Одинаковые скорлупки, хватай любую — не прогадаешь.

— Так сколько голубей-то, Женя?

— Я не знаю.

— Скажи, старик, а приходили к маме дяденьки, которых она не прогоняла?

— Не-а.

Турков задал этот вопрос и вдруг устыдился. Зачем он шпионит? Какое ему дело до того, притворяется Галина или нет? Поймать он ее собрался, припереть к стенке? Да пусть она живет, как ей вздумается. Нашлась блаженненькая, а он удивился и рот раскрыл.

Издали поздоровавшись с Галиной, Турков не подошел к ней и вечером тоже не разговаривал. И всю неделю избегал разговоров, на выходные опять уехал в деревню.

А в следующий понедельник халупа бабки Ударкиной исчезла. Бульдозер крушил остатки заплесневелого фундамента; вещички Туркова, белье и книги, оказались у владельца соседних апартаментов.

— Бабка-то Ударкина квартиру получила! Утром съехала!

— А жиличка ее где? Женщина с мальчиком?

— Да тоже куда-то перебралась.

— Куда же?!

— А неизвестно. Небось в отдельную квартиру!

Как бы не так. У Галины отнюдь не торжественным было переселение. Ушла в неизвестность, покидав в занавеску чашки да ложки и таща на руке горшок с болотной травой. Может — бродит еще по улицам, отыскивает комнатенку.

Да что же это такое?! Не глупость беспросветная?!

В оставшиеся полмесяца он разыскивал Галину, понимая, что не найдет. Ведь и в справочное бюро не обратишься. Женщину звать Галина, мальчика — Женя, а больше сведений нет. Даже фамилия неизвестна.

Рукавички с петушками — и те пропали из магазина. Турков отправился в мастерскую художественного фонда, она была закрыта; все сотрудники — по новому прогрессивному методу — находились в коллективном отпуске.

Оставалась наивная надежда, что встретит Галину на перекрестке. Турков издевался над собой, выходя на поиски.

Проживал он теперь в гостинице (районо в виде исключения отхлопотало номер), было удобно, кончились бытовые заботы; улетучивалась из памяти окраинная улица с гусями, бабка Ударкина и ее крылечко. Можно было не думать и о Галине.

Он убеждал себя наплевать и забыть. Хладнокровнейшим образом наплевать и забыть.

Не удавалось.

Червячок копошился в душе, беспокоил. Без видимых причин не давал отвлечься надолго. Просто какое-то помрачение.

Ведь не влюбился Турков, не нужна ему эта женщина, — хоть порою, в разговорах, его подмывало спросить: «А за меня вышли бы замуж?» Она, допустим, ответила бы, что согласна, и он тогда не знал бы, как отвертеться.

Предположим, существует не физическое влечение, а духовное, еще не испытанное Турковым. Но духовная близость возникает между людьми, которые придерживаются сходных взглядов. А Турков с Галиной — противоположности, антиподы. Их сближение ничего не сулит, кроме взрыва.

И не настолько Турков мягкосердечен и сострадателен, чтобы не спать, пока не поможет Галине. Весьма относительны ее бедствия, она добровольно их избрала, она отказывается от помощи. «Мы привыкли сами обходиться»…

Тогда — что же заставляет Туркова шататься вечерами по городу? Может — недоспорили? Турков свою правоту не доказал, а Галина — свою? Но Турков-то знает, что нету на свете доказательств, способных его переубедить. И значит — все блажь.

Как человек, начитавшийся медицинских справочников, Турков обнаружил у себя признаки несуществующих болезней, разволновался, впал в истерику. А заболевания и в помине нет. Одна блажь.

И все же, уговаривая себя, Турков чувствовал, что существует другое объяснение происходящему. Просто он, Турков, еще не наткнулся на это объяснение. И недаром бродит по городу, и недаром видит перед собой Галину с Женькой, недаром вспоминает брошенную вскользь фразу: «Озлобленный вы какой-то…».

Снова он прилетел в деревню на выходные дни. Копался на участке, собирал поспевшую красную смородину, возился с детьми. А червячок-то в душе скребся. Грыз и грыз.

— Павлушка, разбойник, ты рисовать не пробовал?