Николай Данилов - Граница проходит рядом [Рассказы и очерки]

Первый всадник остановился у того места, где только что был Гурген. Луч снова осветил землю, застыл на одной точке и, метнувшись от полосы, споткнулся о кустарник. Раздался легкий свист. Рысью подъехал второй всадник. Оба спешились.

— След. Свежий след…

Гурген больше ничего не слышал. Стараясь не обнаружить себя, он бесшумно бежал по знакомой тропе к речке. Она, говорливая, поможет уйти дальше от пограничников. У самого берега дважды зацепился за кустарник. С сухим треском порвались в ленты рукава. Перебежав речку, Гурген бросился прямиком по равнине.

В спящем селе вспыхнул огонек. Через минуту-две замерцали огни в других домах. И вот уже освещен весь поселок. «Подняли дружинников», — догадался беглец и направился левее селения, Но тут ночную мглу вспорол прожектор. Его мощный луч лег на равнину и медленно поплыл по ней, прощупывая местность. Прожектор не успел осветить человека, кубарем скатившегося на дно оврага. Гурген во весь дух побежал низом. Однако он знал, что овраг подковой врезается в ровную местность, и если двигаться по нему дальше, то не удалишься, а наоборот, приблизишься к границе. Но это было уже ни к чему.

Гурген выкарабкался наверх и с радостью отметил, что прожектор ищет его далеко в стороне, вдоль речушки. «Ушел!» — переводя дыхание, решил он и направился шагом на огни города.

Считая, что опасность уже миновала, усталый беглец потерял осторожность и совершенно неожиданно натолкнулся на отару овец. Перепуганные животные шарахнулись в сторону, подняв тучу пыли. Хрипло залаяла собака. Что-то крикнул встревоженный чабан.

Гурген растерялся. Все пастухи в приграничном районе — дружинники. Сколько раз они задерживали нарушителей границы. Сейчас, когда на ноги подняты застава и село, обмануть чабана не удастся. Надо бежать!

— Стой! — крикнул пастух.

Гурген не остановился.

— Стой, если ты хороший человек! Стой, а то буду стрелять!

Раздался выстрел, второй. Но он был от чабана уже на таком расстоянии, с которого ружейный заряд не достанет. И тут случилось то, чего больше всего перебежчик боялся. С грозным рычаньем его оседлала большая белая собака. Перевернувшись через голову, Гурген выхватил нож и ударил им в шерсть наугад.

Видно, в сорочке родился этот человек. Редко у чабанов при отаре бывает одна собака. И, конечно, по счастливой случайности сразил ее первым ударом…

Задержали Гургена дружинники недалеко от города у перекрестка двух дорог. Грязный, оборванный, в крови, он стоял в окружении колхозников и все пытался доказать свою непричастность к попытке нарушить государственную границу.

С ненавистью и презрением смотрели на него люди. Но больше всех возмущался молодой парень-мотоциклист, который встретился с ним в поселке.

— «Газик» перевернулась, гадина? — наступал он. — Пять человек было?!

Юноша несколько раз замахивался, намереваясь ударить задержанного, но его оттесняли.

— Да свой же я! Клянусь, свой! — божился Гурген. Однако ему не верили. Паспорт, который нашли в кармане, оказался фальшивым. А дружинники умеют разбираться в документах.

…Через час Гурген Саркисьян с перевязанной кистью левой руки находился в кабинете командира пограничной части. Высокий седоватый полковник, слушая его рассказ, то хмурился, то улыбался.

— А как вы считаете, можно нашу границу перейти безнаказанно? — спросил он.

— Никак нет, — четко ответил Саркисьян. — Она действительно на замке.

— С собакой получилась неувязка, — озадаченно сказал полковник. — Ну, ничего. Поговорим с чабаном и подарим ему свою, пограничную. А сейчас вам надо поспать. Вопросы есть?

— Никак нет. Есть просьба.

— Слушаю.

— Пожалуйста, не назначайте меня больше учебным нарушителем…

Полковник пристально посмотрел на собеседника:

— Отдыхайте, товарищ лейтенант. Завтра подробно разберем наши плюсы и минусы…

может, все это кошмарное сновидение? Верескун проснется в холодном поту, и все исчезнет, сгинут страх и ужас, а он, облегченно вздохнув, с улыбкой расскажет товарищам, какие бывают чудовищные сны. О, как этого хотел Верескун! Но действительность проступала отчетливо во всей ее реальности…

Когда же это началось? В школе, когда он получил первую двойку и возненавидел за это учительницу? А может, еще раньше? Ведь обижался Богдан на родителей, когда ему в чем-нибудь отказывали, обижался на товарищей, которые умели сказать правду в глаза. Болезненное самолюбие, зародившись под потаканием сердобольных родственников, с годами росло и развивалось. Из маленького капризного себялюба, не знавшего никаких отказов в семье, не терпевшего чьих-либо замечаний, постепенно формировался эгоист.