Вячеслав Ковалевский - Брат и сестра

Брат и сестра никогда не играли в волейбол в одной команде. Шура заявлял, что он принципиально против этого. Если Зоя предлагала ему стать на площадке вместе, Шура улыбался и, придавая, по своему обыкновению, словам иронический оттенок, произносил что-нибудь вроде: «Нет, сестрица, хватит мне твоего деспотизма дома. Играть с тобой вместе мы можем только при условии, если нас разделяет сетка!»

Но в самой уже игре, — как бы Шура ни был увлечен, — он редко забывал о Зое, и хоть делал вид, что они враги, и порою поддразнивал Зою насмешливыми замечаниями, он всегда хотел, чтоб игра ее была удачной, и злился, если Зоя делала промахи.

На площадке Шура неузнаваемо менялся. Обычные его застенчивость и медлительность, мешавшие ему отвечать на уроках внятно и сжато, делавшие все его движения вялыми и нечеткими, здесь, на площадке, исчезали без следа в первые же минуты игры. Он словно вдруг вырывался на свободу из собственного плена, или, вернее, только теперь становился самим собой.

Шура играл с таким самозабвением, словно это была последняя игра в его жизни — больше уже никогда ему не доведется взять мяч в руки. Он ни минуты не стоял на месте, то и дело наскакивал на своих партнеров, перехватывая чужие мячи. На Шуру постоянно кто-нибудь кричал, но так как он редко мазал и порою мог в самый трудный момент игры выручить всю команду, — на него никто не сердился по-настоящему. Происходило это еще и потому, что он обладал неиссякаемым добродушием. Как бы зло ни огрызались на Шуру, обычно он отвечал лишь улыбкой. А улыбка у Шуры была своя, совершенно особенная: когда Шура улыбался, получалось так, словно невидимый шнурочек оттягивал его губы чуть-чуть в правую сторону, как бы тянул за уголок рта.

Во время игры эта улыбка часто выводила из себя Люсю Уткину. Люся кричала:

— Шурка, опять ты лезешь со своей кривой улыбкой! Выхватил мой мяч из-под носа и еще смеет улыбаться!

Команда, в составе которой сражался Шура, явно брала верх: она быстро довела счет в свою пользу до 8 : 5.

Шура то и дело обтирал рукавом красное, распаренное лицо. Бросаясь за трудными мячами, он часто падал; рубашку на правом боку и весь левый рукав измазал глиной. Поднимаясь после очередного падения и отряхиваясь, Шура каждый раз успевал обменяться с Зоей молчаливым взглядом. Никто этого не замечал, но брат и сестра понимали друг друга. Зое приходилось самой стирать рубашки Шуры. Чувствуя себя виноватым, он как бы говорил своим взглядом: «Зойка, не сердись — я сам принесу воды из колонки, сам согрею». А Зоя отвечала: «Удерешь на футбол — только тебя и видели!»

Зоя тоже распалилась в игре и раскраснелась. Взглянув на ее лицо, всегда можно было угадать, что происходит на площадке. Вот мяч идет прямо на Зою — голубовато-серые глаза Зои расширяются и от этого становятся голубее. Удачно передав мяч для удара соседу и глядя затем, как мяч уходит через сетку, Зоя сужает глаза, и тогда они, в узкой щели среди ресниц, кажутся совсем темными оттого, что ресницы у Зои черные, необыкновенно густые и длинные. Вот она прикусила нижнюю губу своими ровными белыми зубами. Это она боится, что Коркин или Пчельникова не отобьют мяча. Но через секунду все лицо ее мгновенно озаряется, рот слегка приоткрыт — Коркин сделал огромный прыжок и, «как кол», вогнал в землю «мертвый» мяч возле растерявшегося Терпачева. Люся Уткина успевает сказать ему с досадой: «Зойка сегодня сияет, как медный пятак!»

Выиграла команда Шуры и его товарищей. Да иначе и не могло быть — Шура, Хромов, Симонов и Терпачев с Люсей Уткиной часто тренировались, даже среди зимы, в спортивном зале, а у Зои и Лизы Пчельниковой почти никогда не оставалось для этого свободного времени. К тому же команда на их стороне подобралась сегодня совершенно случайная.

И все-таки Зое и Лизе Пчельниковой захотелось взять реванш.

Внезапно Зоя вспомнила, что обед еще не готов. Какой тут реванш! Теперь на счету каждая минута. Она подхватила портфель с книгами, лежавший у столба под сеткой, и сразу же побежала к домику, где жили отец и мать Пети Симонова, — очень уж хотелось пить, к тому же совершенно необходимо было вымыть руки.

Зоя постучала в дверь и, не дождавшись ответа, нетерпеливо распахнула ее и прямо с порога попросила, шумно переводя дыхание:

— Ой, Марфа Филипповна, умираю — хоть глоток водицы!

Мать Пети Симонова, Марфа Филипповна, гордилась тем, что к ее сыну то и дело заходят товарищи, не сторонятся их маленькой горницы, не брезгуют. Она вешала на кухне отдельное полотенце возле раковины — пускай кто пожелает моет руки после возни с мячом. Такой порядок был заведен еще с седьмого класса.